АНДРЕЙ БИТОВ

СКОЛЬКО СТОИТ ВЫДАВИТЬ КАПЛЮ РАБА

 

-Андрей Георгиевич, в одном из своих эссе вы пишете, что однажды  вы открыли наугад Библию и прочитали: «Хочет ли человек жить?». А спустя много лет вы прочитали продолжение этой фразы:  «И любит ли долгоденствие, чтобы видеть благо?». Как оно, благо, вырисовывается?

-Надо долго и упорно жить, чтобы его увидеть. Нас обманули длинными планами, заменили ими  Бога. Но оно проявляется вовремя – вдруг видишь, что что-то получилось. Всякое дело надо делать долго- я в этом убеждён.  Чтобы не кровь лилась, а время струилось. Поэтому это очень глубокая фраза. Сегодня я в бесконечный раз начал писать книгу про образ, про ангелов и имя- их соотношение, и вдруг у меня фольклорное начало получилось. От первой фразы, первого слова зависит вся книга. Как сделаешь первый вздох, так и пробежишь всё дистанцию. Начал я книгу сегодня так: «Три подлинных русских богатыря-это Гордыня, Лень и Уныние». Уныние- самый страшный богатырь, он как ниндзя рядится в складки мук совести. Лень- самый симпатичный из богатырей- от него протягиваются отбор и качество. Если уж делать- так делать. И тогда уже иметь долгоденствие. Недаром же всё на день и ночь перевели. Иначе бы мы не жили. Ведь недаром же мы столько спим.  Один из моих дядюшек во время бомбёжки отказывался идти в бомбоубежище (он, кстати, называл его  «убомбище»). Он говорил – ночь для сна. Я думаю теперь, что он был глубоко ленивым и правильным человеком. И может, великим писателем. Он писал бесконечно. Все его рукописи пропали во время войны. Любить долгоденствие очень сложно. Сложно жить сегодня, когда нет никаких оснований, что завтра всё разрешится.

-Не от того ли русские живут мало, согласно статистике? От безнадёжности какой-то, от того, что много раз видели, что завтра ничего не разрешается

            -Живут мало потому, что  им именно сегодня им надо жить.

            –Может это от  привычки русских  жить сегодня так, как будто Завтра не будет?

-Ну, это уже истерика, это имеет отношение к буддизму. Но не противоречит православию...  Сейчас это Сейчас, это реальность. Надо быть готовым к её  встрече всегда. Она может тянуться, потом сгущаться. Надо иметь  реакцию что-то делать, реакцию поступить. Надо вовремя иметь эту реакцию -она не каждую минуту требуется, но не надо говорить, что надо было что-то делать вчера, не надо говорить, что можно что-то сделать завтра. Надо жить именно сегодня. Не надо думать о завтра. Просто надо быть готовым, готовым и готовым. Это очень сложно. Я очень люблю спиричуел, одну строку: «Я хочу быть готовым». Нельзя быть застигнутым врасплох.

-Одна из любимейших многими ваших книг «Человек в пейзаже» написана о художнике Владимире Гооссе. Такое ощущение, что он погиб, будучи застигнутым врасплох.

-Амбиции надо держать в руке. Ощущение гениальности и непризнанности привело его к экстремальному поведению, и он натолкнулся на такого же экстермального, но менее ценного человека, который его убил.

-А вообще гениальность- это актуально?

-Она всегда актуальна, просто о ней неприлично говорить. Гении  это существа потусторонние, но потом всё  перепутали, сделали энциклопедическую иерархию значимости. Позже, при Сталине (культ личности в этом отразился), ввели целый реестр ступеней на пути г гениальности- выдающийся, великий,  крупный, известный. Писателя ничего не должно интересовать кроме текста, художника- кроме картин. Когда примеряют гениальность, начинают выбирать жар из печки, слишком рано выгребают его, а это гордыня, тщеславие, это как наркотик. Надо к наркологу, психиатору идти, чтобы разбираться. Лучше мания текста, мания искусства, когда замысел так требовательно влечёт к воплощению, что обо всё забываешь...Совершенно невозможно в этой жизни что-нибудь сделать по настоящему. Если начинаешь себя сравнивать с кем- то или с чем-то, тратится энергия. А энергия лазерная, её надо собирать в пучок. Так простодушно бывает написан текст, и вдруг -это текст. А текст это таинственная вещь. Эта связанность всех слов между собой, которая дышит потом из любой точки. Мы имели хорошие уроки в нашей русской классической литературе. Эта полная свобода жанрообразования,  и оттуда-  устаревшее слово «вдохновение», когда ничего кроме бумаги нет. Может это графомания у кого-то - у того, кто слишком много получает от этого удовольствия.

-Удовольствие- это то, что проводит водораздел между графоманией и искусством?

-В писании сказано-«Истинно скажу я вам, вы уже получили награду свою»- графоман уже её получает. А тут нету получения, что-то довольно ужасное и счастливое происходит с человеком, когда он пишет- музыку ли, картину, роман. Он в этом внутри, ему не до определения гениальности. Поэтому я очень не люблю профессионализм, особенно в русской литературе. Какой там у нас профессионализм в России? У нас ничто не профессионально! К сожалению. Чем хороша русская литература  для меня? Тем, что она профессиональной не была. Она не шла к производству. Она шла только к саморазвитию.  «Не продаётся вдохновенье, но можно рукопись продать» – это единственный повод считать её профессиональной. Почему бы не получить денежку за товар? Но товар как-то по другому производится. У нас очень неразвитая литература. Она гениальная, но неразвитая.

-Вы имеет в виду детективщиц?

-Они- профессионалы. Я бы назвал это соцреализмом без цензуры. Кстати, секретарская советская литература тоже была профессиональной. В самом худшем смысле- она была плохо написана, но люди гребли деньги за это, были профессионалы. Профессионалы это те, кто умеют получать за работу деньги. 

-Профессионал для вас это понятие со знаком минус?

-Сейчас за профессию принимают либо производство хорошее, либо пиар, умение подать продать. Пиарствут больше чем пишут. Имидж идёт впереди текста. Но имидж всегда был, особенно у художников. Они тёрлись около сильных мира сего, на их творчество нужны капитальные вложения. Материалы дорого стоят. У писателя, честно говоря, бумага и карандаш- тут другие проблемы. А художникам надо было тереться у сильных мира сего. Блузы, волосы, имидж существовал всегда, а пиар- не знаю. Пиар нужен поп культуре. Не надо культуру путать с поп культурой. Как говорил Резо Габриадзе: «Сезанн отдельно, фазан- отдельно». Развитость рынка приведёт к тому, что всё найдёт своё место. Нельзя быть одновременно поэтом и Киркоровым. У меня есть убедительные примеры- на хорошего дирижёра или исполнителя набиваются полные залы. А ведь это не так просто. Многие засыпают в креслах. я часто подсчитывал количество тех, кто падал со стула. Тем не менее есть и рынок и слава. Мир большой, не надо ограничиваться тем, что видишь. И в литературе тоже самое. Почему до сих пор существует Хлебников? Кто его читал? Кто читал философов? Но до сих пор это издаётся. Значит, у мира хватает ума. Другое дело, что время от времени вмешиваются так называемые профессионалы- политики, управленцы, которые говорят, что рентабельно, что не рентабельно и начинают калечить культуру. Им кажется, что не нужны музеи, хранилища, то, что существует из копеек и существует всегда. Вообще- не надо руководить. Надо поддерживать то, что есть. И тогда внутри находятся люди, которые это развивают. Надо не мешать тому, что есть.  Как клятва Гиппократа- «не навреди». Всё равно не вылечишь –а не навредить можешь. Дать развиваться, дать времени пройти, долгоденствию свершиться- оно само надиктовывает правила и законы. Но тут приходит революционный бунт. «Сделай голубчик что-нибудь руками, что-нибудь изобрети, создай!». «Нет, я лучше поруковожу», - отвечает голубчик, и это считается творчеством.

-Вы написали: «Внутренняя свобода- это и есть культура».

-Внутренняя свобода-это внутренняя свобода. Её обрести может монах в своём подвиге, может художник в своём творении. Бродячий проповедник. Иисус Христос  был внутренне свободен. Пушкин на этом рубеже погибал. Тайная свобода- это не от секретной полиции и КГБ свобода, а та, которую человек может обрести внутренне свободный человек.

-А вы много встречали внутренне свободных людей?

-Да, их много встречается по жизни. Вот встретишь нормального человека- он внутренне свободен.

-Внутренняя свобода- это  норма?

-Это норма. Это то, что получилось. Это такой, какой есть, у него нет ропота. Хотя при этом он может всё ругать, поносить... Мне только что бурили скважину на даче. Я  сам работал буровым мастером. И вот через 42 года приехала та же установка, абсолютно такая же буровая бригада, как 42 года назад. Такие же мужики, такая же дряхлая установка (она уже тогда дряхлой была), подвязанная верёвочкой и подоткнутая щепочкой. Пробурили, пили, дороговато мне это  стало. Но они не могут жить иначе. Сейчас все жалуются: «Куда страна катится?», как будто забыли, куда катилась она раньше. Основное -не могут они жить иначе, не могут они сидеть на месте. Это их наркотик. Разные есть породы людей. Люди обретают свою свободу на разных уровнях. Это были вполне самодостаточные ребята. Побурили, пивка попили, спали на ватниках. Уехали, ничем не омрачив моего существования. Никакого хамства. Ничего нарочного, завистливого.  У таких людей всегда есть, что услышать. Если начинает историю- то это история. Бывает, общаешься с человеком известным, но - ничего, ни одного сочетания слов, ни одного анекдота, удачной фразы, случая- всё мимо...

-То есть внутренне свободный человек- это тот, кто способен производить свой неповторимый текст? Производство своего текста- признак внутренней свободы?

-Да, вы правы. Может человек из текста и состоит. До сих пор фольклорные экспедиции вылавливают бабок, которые складно говорят. Потому что язык -такой суперорганизм, в который мы вовлечены. Литература напоминает жизнь и наоборот.

-А какие поколения вам нравятся?

-Я не уверен, что это поколения. Биологически поколения-25 лет. На век падает 4 поколения. Человеческий век всегда короче века полного. Дельфины плавают нуклеарными семьями, но четырьмя  поколениями. Есть такое мнение, что поэтому они не вышли на сушу, потому что обеспечены своей семейной библиотекой. Поколения я запомнил по войне. Мне было 4 года, и я отличаюсь от тех, кто не помнит войну. Но среди тех, кто её помнит- одни прошли от звонка до звонка, другие включились в процессе, третьи захватили последний год. Всё равно это другие люди. Сейчас я отличаю людей, которые помнят послевоенность как эпизод. В 17 и 29 году что-то разделилось. Я прислушиваюсь к 12-летним циклам как что-то отражающим, многие надо мной посмеиваются. Какие то рождения связаны с этим. Мой год дал дюжину ярких действующих авторов, не считая Аверинцева, Вампилова и Высоцкого, которые ушли. Это 37 год- год великого перелома. В 29 году народилось много ярких людей- Шукшин, Юз Алешковский, которого вот скоро поеду чествовать. Всё происходит порциями, квантами, выплесками. 85 год- перестройка- наверняка много отсёк. Это ножи истории, режущие век, они делят время на более тонкие ломтики. Мы невольны в своём рождении. Родился -значит живи, выноси долгоденствие.

-А может быть поколения выстраиваются по целям, которые они должны осуществить в истории?

-Поколения о целях понятия не имеют. О целях рассуждают люди, давно пережившие цели. Когда ты движешься без цели, когда цели ты не обсуждаешь, ты молод. Продвигаешься в своём движении. Это движение. Я наткнулся на фразу у себя самого про 20 век: «Молодость- вот первая кровь века». У меня большой диапазон детей - 62, 77 и 88 года рождения, и я наблюдаю их поколения. Они знают больше чем я. У них подсознание- что тайна великая есть- нагружено на будущее, которое я уже не увижу. Когда мой сын играет в свои компьютерные игры, владеет кнопками, а я уже не умею, то это самый простой пример. В Переделкино, когда я там  жил с младшим сыном, приезжал старец. Он сказал про ровесников сына, что это очень замечательное поколение и что ему ужасно достанется. В Берлине мальчик один  спросил у меня: «Правда у тебя маленький сын? Какого он года?». Я сказал: «88-го». Он ответил: «Это хорошо, значит самостоятельный.» «А раньше- что -несамостоятельные? И с какого года самостоятельные?» – «С 85-го». Мальчик тоже был с 85. Даже дети что-то такое чувствуют. Биологически те же стадии проходит человек- те же ошибки и те же болезни у него, но готовится ему  приходится к другому. Воспитатели всегда не правы, ибо они живут в устаревшей системе. Как обеспечить растущему рядом с тобой в семье поколению внутреннюю свободу? Неразрешимая задача. Я свёл всё к полному отчаянию.

-К полной свободе?

-Нет, к отчаянию. Здоров, не урод, не сидел в тюрьме и не колется- этим можно ограничиться. Остальное можно предоставить их полномочиям. Что-то они найдут. Ну а что мне делать? Что такое быть на полвека старше своего сына? На мои 68 лет выпало 2 катаклизма- война и перестройка. В то же время Украина отмечает 15- летие свободы от нас. 15 лет- что это такое? 17 год и 32 год. В 32 году так же воспринимали революцию, как мы- распад Союза. В 32-м родился мой старший брат. Жизнь продолжалась, долгоденствие шло. Сейчас плохо с любовью к долгоденствию. С этим всегда плохо. Но сейчас хуже. В 85 году я сказал , что отныне наши проблемы будут не политические и экономические, а психиатрические. Синдром жалобы- это совковый синдром. Ещё живы те, кто что-то с чем-то сравнивает. А на самом деле  сравнивать нечего- себя молодого с собой более старым. Конечно, в 25 лучше. Память так устроена, что всё причёсывает. Это очень правильный механизм. Кажется, что чувства и вкусы- даже гастрономические- были другие. В ранней прозе у меня было восклицание: «Ах, никогда уже земляника не будет иметь прежнего вкуса!». Земляника что ли стала не та? Корюшка другая? Первый огурец другой? Надо понимать, что кто-то живёт впервые. Это подарок, который человеку сделан. И все, кто это теряют, теряют ощущение жизни.

-А куда литература идёт, как вы думаете? Вы её отслеживаете?

-Идёт куда-то. Не отслеживаю, и она меня не отслеживает. Я за ней не слежу, она за мной не следит. Образовались другие группы писателей. Вот как бы я воспринимал писателя, начинавшего писать за  50 лет назад от себя? От 56-отнять 44 . Получается примерно 1908 год. Ещё не расписались ни Ахматова, ни Цветаева, ни Мандельштам. Если бы я помер, я бы был в более замечательной форме, с сетованиями на то, чтобы я ещё успел сделать... Умереть я мог бы в лермонтовском возрасте. Мог бы умереть в христосовском- оборвалась бы надежда русской литературы. Мог бы в пушкинском, гоголевском, чеховском- и всё бы ещё что-то оставалось, основной блок. Потом начинается долгоденствие. Писать всё труднее, а ты всё есть. Этим ты раздражаешь. Хочется чтобы человек умер, и тогда можно им заняться. А если человек  продолжает любить долгоденствие и существовать-

-Значит что-то ещё не сделано им, что должно быть сделано...

-Я знаю, что уже многого и не завершу. Что меня веселит и привлекает, что очень много замыслов, из которых ты исполняешь 1 к 5, а вовсе не все 5. Что-то отмирает, что-то жалко до сих пор. А отмирает ли то, чего и не следовало делать- это вряд ли кто скажет, что там на самом деле. Что есть, то есть. Однажды мне явился ангел. В 94 году я всё роптал, я перенёс операцию на мозге, и меня предупредили, что я не смогу больше работать. Это был приговор смертный, но я пытался что-то делать, это было трудно. В общем, я возроптал. Была страстная неделя. Явилось ко мне что-то огромное, типа тени, ангела. Он сказал мне с раздражением: «Ну что тебе ещё надо? Надоел! «Империю» ты сделал. Вот ещё можешь сделать...»-  и развернул передо мной такую красоту, книгу о любви. Проснулся -ничего не помню. Но амбиция толстой книги- от ГУЛАГа до Живаго- осуществилась. Она продаётся в 4 томах- но никто не понял, что это одна книга.

-А что вы думаете о Кавказе теперь, вы, автор «Уроков Армении»?

-Не мудрено воевать с ними сотни лет, чтобы не воспитать из них абсолютного воина.  Это особая культура. Я черкес, что обнаружил недавно. Черкесы- это целая цивилизация, это целая группа народов. Всё это перемешалось. Они научили казаков оружию, лошадям, одежде, все князья из Грузии воспитывались у них. Сейчас они чурки на рынке. Мы не понимаем, что империя- это ответственность. Империя это очень сложный организм, и он сейчас ещё не умер. Те страшные вещи, которые творятся в Грузии, должны предупредить нас о том, что может случиться и с нами. Однажды ещё в годы застоя один мой грузинский друг сказал: «Учти, что всё, что происходит у нас, происходит на 10 лет раньше, чем у вас». Что он имел в виду- не помню. Тогда Шеварнадзе боролся с какой-то коррупцией в Грузии. В Сибири застигли самолёт, принадлежавший теневой компании. Сейчас у нас ростки всего этого, их корни надо искать далеко, они все имеют историю. Империя распадается трудно. И турки помнят ещё о своей империи, и в Австро-Венгрии ещё помнят. Что произошло с Югославией? Это распад австро- венгерской империи. И у нас  империя тоже могла распадаться после первой мировой войны. Но распадение было сдержано большевистским напором и особенно великим императором диктатором Сталиным, который всё это умудрился сохранить и расширить. Говорят, перед смертью он сказал: «Ну, теперь они всё  разворуют». Но, в конце концов, мы после Сталина полвека живём,  а не что-нибудь другое. Считать, что перестройка -это внезапное дело? Да нет, с марта 53 года это всё растягивается.  Но поскольку империя не очень проста, в её постимперском пространстве много всего заложено- и человеческих, и экономических связей. Если бы можно было бы брать положительное, а не брать отрицательное, это позитивное можно было бы в какой-то мере восстановить. Вот это усилие политики -если они действительно профессионалы, а не руководители. Я недавно писал предисловие к хорошему писателю Чосичу, алфавитному писателью, использующему структуру словаря...

-Как  Павич?

-Павич- это просто поп-интеллектуальный писатель, а Чосич- нормальный литератор.  Вдруг написалась у меня замечательная фраза на «Ю»: «Югославия- это страна, которой не было, а потом не стало». Югославия сохранила имперскую структуру, отпав от Австро-Венгрии, так же как Грузия отпала от России  и сохранила имперскую структуру. У них остались абхазы, осетины, аджарцы (мусульмане). Это абсолютные и очень грозные модели. И надо бы сейчас учиться на этих примерах. Политиками надо быть профессиональными, чтобы уберечь мир. Представьте это на нашем пространстве. Да ещё впереди Китай.

-Он уже внутри..

-Не будем это обсуждать. Вполне возможно, что у меня будут китайские внуки и правнуки. Но сейчас многое происходит в Европе. Это присоединение государств Восточной Европы к ЕЭС. Я только что был в Польше. Поляки не то чтобы  совсем отдохнули от старшего брата, у них тоже почти чеченская длина отношений с Россией была. Эти бесконечные восстания, войны- это очень видно в день поминовения, когда ставят свечки на братские могилы. Это волны, волны братских могил.  Отсоединившись, Польша,  попала в провинциальное положение. Как говорил Ёжи Ленц: «И о нас кто-то думает как о Востоке, а кто-то как о Западе». Мы думали о Польше и прибалтах как  о Западе, и это много для них значило, а сейчас они оказываются на Востоке и погружаются в провинциальное состояние. Кроме национального величия ещё существует национальный комплекс, и он очень развит у крупных наций. Есть американский комплекс, есть немецкий, есть русский. Только надо ещё его осознать. Комплекс в самом отрицательном смысле.

-А китайский?

- Поднебесная это поднебесная, её надо отдельно рассматривать. Она всегда была в том или ином виде. Туда я даже заглядывать не хочу, там моих мозгов не хватит, там другие алгоритмы. Я только знаю, что у нас остаётся самая длинная граница, и с нею справится Россия на сможет. Не хватит у нас сил на это. Мы потерпели поражение в холодной войне. Поэтому решения должны быть другие. Решения заключаются в признании того, что Восток продвигается на Запад, а Запад- на Восток. Граница с Запада идёт на Восток. Я присутствовал при падении Берлинской стены- тогда Восточная Европа точно проходила по Берлину. Азия проходила по Москве. Может теперь только Европа достигла своей границы-  это Грузия и Урал. Зачем было России нахватать такое количество территории? Мы же оформились, остановились только где-то в Калифорнии. Когда я был в Калифорнии, первое что я сделал- я разулся и пошёл в холодную воду, чтобы прочувствовать, что мы здесь были. Аляску я ещё жалел в школе, в Сталинские годы- что мы её отдали. Зачем было столько территории? Значит, она была приобретена для мира. Я придумал, что Россия- не отсталая, а преждевременная страна. Российский менталитет- несложившийся менталитет. Тут есть мировые перспективы. Мы нужны миру. Вопрос в том, чтобы мы нужны были себе. Вот  это сейчас и происходит. Если мы сами нужны себе, то мы нужны и миру. Пример, который я приводил неоднократно:

«Евроньюс» кончаются погодой. На карте Петербург оказался в Скандинавии, а Владивосток в Европе. Вы представьте себе, что Владивосток- Европа. И это правильно. И Сахалин- Европа. Я проехал по всему Сахалину, по Чеховскому маршруту - это немыслимая страна. Японцы умудряются с ней справляться. А мы- нет. Мы виноваты перед своей землёй. Мы её не освоили, значит- запасли. Мы её разорили, ибо социализм- паразитарная система, и разорили очень круто Прогрызли местами. Необъятная страна- и она заготовлена впрок. Не для владычества, а для сохранения мира. Земной шар завязан где-то в узелок. И этот узелок- это Россия. Величие не в том, чтобы сидеть на троне и на трибуне, а в том, чтобы понимать, насколько ты должен, обязан, ответственен. И это величие можно понимать по- разному. Понимали по-совестски, по-сталински, война многое искупила. А можно понимать по-американски, как будто это- благодеяние - заставлять людей жить лучше, по собственным представлениям об этом лучшем. Люди живут не только в разных географических пространствах, но и в разных эпохах. Это было видно даже в пределах нашей империи. Когда меня не выпускали, и я ездил, ездил по нашей стране- то попадал то в век 12, то в 15, то в 17, то в 19 . Я не уверен, что мы живём в 21 веке.

-А в каком веке мы живём?

-Сейчас у нас снова потребность в пропущенной эпохе просвещения. В 18 веке – капитал русских усилий. И даже этого неоконченного капитала хватило на то, чтобы родился Пушкин. А потом 19 век. 19 век- это яма, а не такие большие достижения, как представляется. Яма огромная -от 25 до 61 года. После ямы пошло большое развитие, но  убили царя-  большой грех. Потом 14 год. Нам всё время что-то мешает с хорошим концом. Исторических ошибок то не было! Эта неумолимость прерванности  пути! Значит, надо сделать стежки назад. И эпоха просвещения должна быть пройдена! Хоть и задним числом. У нас очень большие достижения- но это всё подвиги, подвиги, подвиги!!! Потому что страна богата не только территорией, площадью, ископаемыми. Огромный неоформленный русский менталитет- это тоже огромное месторождения. Месторождение- это разрабтывает и писатель. Поэтому так важна малая родина.

-А что для вас ваша малая родина?

-Аптекарский остров. Я очень люблю островное сознание,, Робинзона Крузо. Это первая книга, которую я прочитал сам, от первой буквы до последней. Мне очень трудно следить за литературой, потому что я читаю крайне медленно. Выговариваю про себя буквы. Мне нужен текст, который можно  читать по буквам. А просто так читать не умею.

-И кого из современных писателей можно читать по буквам?

-Сорокина прочитал «Сердца четырёх», Пелевина, «Чапаева и пустоту» до сих пор не дочитал. Мне понравилось и то и другое. Не дочитал, потому что я  уже это знаю. Толстого и Пушкина мы же тоже не читаем полностью Входишь в систему, и она уже становится тебе известной. Я вдруг открываю книгу, и обнаруживаю что это разумно, прекрасно, но я это уже пропустил. В принципе, у нас очень необразованное, неначитанное поколение. Всё было закрыто, но оставалась русская классическая литература. Серебряная была уже закрыта. А классическую- я удивлялся, почему Советская власть её всё не запрещает и не запрещает. Если её прочесть  так, как она написана, то уже приобретаешь ту внутреннюю свободу, которая  тебе необходима. Ещё я не умудрялся читать по школьному курсу. «Войну и мир» позже уже прочитал.

Цельный взгляд на мир- вот что важно. Цельный взгляд на мир и отсутствие производства.

-Производства текста?

-Текст – это не производство. В лучших образцах-  всё не производство. Потому что человек вкладывает душу. У Солженицына чудесно описано, как Иван Денисович увлекается кладкой кирпича. Человек не раб. Вот насчёт капли раба я считаю, что Чехов не то сказал, что мы понимаем. Я, может, искажу, но мне нравится моя трактовка. Мне кажется, это значит не то, что в тебе осталась капля раба, а  то, что как не тужься- только каплю и выдавишь. Чехов был внук крепостного. И одной из наиболее цивилизованных фигур, вместе с Пушкиным. И он знал- почём выдавить каплю раба, еле еле выдавишь эту каплю. А остальное то остаётся!

-Раб выдавливается, получается интеллигент?

-Интеллигент- слово замученное. Интеллигент- это отношение к жизни. Воспитанным человек должен быть, а образованным- не всегда. Я себя не считаю образованным . Всё было с опозданием. Внутренняя образованность- была.  Её мне давала моя семья, это была редкая семья, она не порвала ещё с дореволюционностью,  и ещё Петербург. Он мало подвергся перестройке. Он как брошенная столица и овдовевшая императрица,  как и теперь. Неразрушенный его ландшафт и его камни несли непрерывность. Говорят, что в  Питере  нет  коренных жителей. Меня всё пытают- петербуржец ли я? По прописке я москвич. Но штамп это одно, а у меня могилы 4 поколений моих предков здесь, я блокаду пережил. Петербург сам формирует петербуржцев, если этому не мешать. У меня был крёстный Олег Волков, однокашник Набокова. Он отсидел 29 лет, очень благородный старик. Он написал книгу о пойнтерах . 7 пойнтеров  было у него, он заметил, что хуже стали они работать. Они не виноваты, они стараются, но у них меньше стало практики. Меньше дичи. Опасение искусственно. Нужно чтобы душа трудилась.

 

 

 

Битов о Голявкине

 

Слава Богу, так устроена природа, что она компенсирует историю. Наиболее крутые  годы для России ознаменовались рядом замечательных рождений. –зачатиями в самые страшные моменты- в 1918, 1929, 1937 году. То, чем мы богаты в литературе. Голявкин родился в 1929году,  году  Шукшина, Юза Алешковского, Иванова, многих замечательных литераторов. Никто про себя ничего не знал, тем более Голявкин. В нём важно то, что он обретает внутреннюю свободу с нуля, когда никто ещё ничего не  знает. И этой свободой он наградил очень многих поздних ленинградских авторов. Гениальность такого вдохновения в том, что вот так тоже  можно!

 Свобода в тоталитаризме прежде всего выражается в традиционном юродстве, скоморошестве, и тут-  как бы всё в шутку. Такой он был человек. По-видимому, провинциальное Бакинское происхождение давало себя знать. Но уж точно, что он ничего не знал об ОБЭРИУТах. Но начинал он со свободного поведения, дурацкого поведения, которое никак не могли принять суровые профессора Ленинградской академии художеств. Им всё казалось, что он над ними издевается, а он просто вот был такой. Он спокойно мог на вопрос: «Кто ваш учитель?» ответить: «Чарли Чаплин». И это, наверное, была правда, потому что никакой особой образованностью он не обладал, только этой внутренней свободой и добротой он обладал.

Его поступки переросли в маленькие рассказы, родился совершенно особый жанр коротких абсурдных рассказов. Это было событие, которое распространилось ещё до политизированного самиздата, в устных и письменных пересказах. Его учениками могут себя считать многие. И мне объявляли многие о его влиянии на своё творчество- и Олег Григорьев, и Георгий Барамлин, многие ленинградские авторы. Было мало тех, кто начинал свою свободу с шутки, но это оказалась нешуточная свобода. В Ленинграде были замечательные поэты -Уфлянд, Горбовский, а в прозе он был первым. Я только услышал его рассказы, так тут же бросил писать стихи и перешёл на прозу.  Начинал я с откровенного подражания Голявкину. Виктор Голявкин- несомненно мой учитель, хотя ученик его ушёл в совсем другую сторону…

К счастью, он успел увидеть свою книжку – одну из первых книжек в мягкой обложке серии Азбука-классика, он был живым автором- классиком, дождавшимся такой книжки. Кстати, книжка была очень хорошо составлена. Я успел его с книжкой поздравить, он успел умереть классиком. Классик он и есть.

Художник он был вот какой… Почему он раздражал профессуру? Когда его вызывали на предмет распределения после академии, ну, условно скажем, ему предлагали Улан-Удэ, он сказал : «Конечно, поеду. Когда? Сейчас?». «Да нет, не сейчас, а когда закончите!». «А!...Когда я закончу, я не знаю. Когда закончу- тогда и спрашивайте». Или на экзамене по анатомии, который был совершенно формальным в Академии, на вопрос старенького профессора, по-видимому, наиболее гуманного: «Сколько костей в черепе?»,  он отвечал: «Две!». Профессор говорил: «Покажите!». Голявкин брался за череп и за челюсть. А когда профессор спросил, сколько у него зубов- он предполагал, что Витя засунет в рот пальцы и зубы свои пересчитает- то Витя, не задумываясь, говорил: «100!». Так что всё это рождалось из поведения, все эти истории.

Он нашёл свою нишу- коротких абсурдных рассказов. Морда соцреализма была слишком серьёзной, но он нашёл свою нишу в детской прекрасной литературе, и сам её и иллюстрировал. Первая же его книжка «Рассказы под дождём» была большим событием, «Наши с Вовкой разговоры», «Мо добрый папа»- всё это книги до сих пор пригодные.

Когда  он получил первый гонорар, то в общаге он устроил пирушку. Он купил много-много ботинок и много-много красок. Краски он расходовал так, как расходует их богатый известный живописей. Выдавливал на палец и клал из  тюбика жирно прямо на холст. Живопись его  не была должным образом оценена. Но недавно я взглянул на его маленькую выставку… Она такая же живая и яркая, как и его литература. Что-то это, может быть, напоминало – может быть Вламинка, может ещё кого-то, но это всё было всегда самобытно, как и всё, что он делал. Жаль, что его нет с нами.