Вильям Бруй
Вильям Бруй ужасно напоминает Пьера Ришара. Только Ришар кого-то играл, а Бруй играет самого себя так, что Ришар мог бы отлично сыграть Бруя. Несмотря на нерусские имя и фамилию, Бруй родился, вырос и тусовался в 60-е годы в Ленинграде, где его помнят и внесли в недавно вышедшую книгу о Сайгоне. Картины Вильяма Бруя- это такие огромные полотна, на которых вьётся чёрная проволока, или там на неведомых электрических радужных полях пасутся существа-вещества, напоминая нашествие микробов, инопланетян а также пятна, возникающие в глазах при головокружении. Ходит Бруй по Питеру в шляпках небесной красоты, в белоснежных штанах, сразу вызывая припоминание о сцене в одной из книг Лимонова «о луче света в тёмном царстве», о мужчине, который сверкал своими белыми штанами в чёрной хмаре среди людей в чёрном. К тому же Бруй – друг Лимонова, Эдуард описал Вильяма в своём романе «Укрощение Тигра в Париже». Там Вильям описан как человек, ходивший в роскошных стёганых халатах по ателье, как человек похрюкивающий, ну и многое там всякое описано, лучше прочитать, чем пересказывать. Кстати, Вильям реально часто похрюкивает.
-Вильям, ну всё-таки как вы стали в 60- е абстракционистом в СССР? Что это с вами такое было, что вдруг полоски стали рисовать?
-Один приятель моего брата, джазмен, в 60-м году пришёл ко мне и принёс американскую книжечку. Там были кляксы, пятна, полоски и он сказал: «Вильям, Вильям сделай мне пару таких картин!». Я ему сказал: «Запросто». Я ему сделал десяток картин. Он их повесил у себя. У него не было мебели, но эти картинки были такие жизнерадостные, искренние, открытые, они всем нравились. Прошло много лет, и вот во Франции я увидел эту книжечка. Она была издана на 50-летие абстрактного искусства в 1959 году в Нью-Йорке. Я не копировал, я делал что-то своё, мне было тогда 14 лет. Это засело. Уже через 4 года я стал проводить линии, работать с сочетаниями линий, которые массой идут по холсту. Мне хотелось какую-то напряжённость создать.
-Или разрядиться?
-Это был перенос, если вы помните психоанализ. Я не считаю, что одиночество есть плохо. Один из приятелей мне долго рассказывал, что такое одиночество. Я как то проникся. Это был Борис Пройкошиц. Великий химик. Великолепный человек, хорошо разбиравшийся в искусстве.
-А с Петрушанским тоже тогда познакомились?
-Нет, он был младше меня. Он ходил в лавку художников и всё смотрел на мои картины, там мы с ним и познакомились. И я попал в ту компанию, знал всех пантомимов от Райкина- Полунина, «Лицедеев», 20 лет назад они у меня в Париже тусовали. Я разъяснил им, что они делают.
-А что они делают?
- Они раскрывают некоторые замурованные табу красиво, легко, без потерь и слёз. Мы хотим создать общество, в котором не было бы разбоя и насилия. Но с другой стороны насилие необходимо, тогда будет противоположность миру любви. И люди всё время путаются в этом, ссорятся, ворошат свои ранки, как дети. Вы скажете что это садомазо, но это другое.
- То есть вы стали художником, нигде не занимаясь мастерству?
-Я полгода в СХШ ходил, я там дёргал девочек за косички. Я элегантно дёргал за косички, но к телу не прикасался. Я не был хулиганам, но отовсюду меня выгнали.
-А какое самое большое хулиганство вы совершили?
-Самая большая шалость в 4 классе у меня была. Я решил отмстить учительнице за то, что она меня мучила. Я встал, и при всём классе выпил чернильницу.
-Это садомазо!
-Нет, это зачатки терроризма! Меня в больницу увезли, а её выгнали из школы.
-В Париже вы начали жизнь с нуля?
-Я каждый день начинаю жизнь с нуля. В Париже с нуля было, в Севастополе, в других местах.
-То есть вы готовы к лёгкому порханию по земле, срываться и лететь…
-Куда угодно, как птица. Это всё Питер мне дал. Одновременно стресс, ущербность, депрессия, и только для того, чтобы одновременно ощутить колоссальную свободу, радость, величие.
-А как вы такие огромные картины в Мраморный Дворец перевезли?
-Я вёз картины из Нормандии в рулонах, а рамы мне везли из Москвы. Но не это главное. Главное, что я их показываю. Прошло 50 лет, как я их придумал. Реализовал в 1975, а эскизы сделал аж в 1965.
-Вы трудоголик?
-Я трудофил. По состоянию здоровья я не могу много работать, но я непоседа, у меня такое состояние души. Я ложусь позже всех и встаю раньше всех, мои дети мне не верят, что я сплю по ночам. Работаю я всегда в одиночестве в деревне. У меня домишко в Нормандии, в деревне возле священной рощи друидов. Я купил его после первых денег.
-А как вы сделали первые деньги?
-Я делал в Питере картины в 20 лет, которые потом продал в Нью-Йорке, и они находятся в музеях. Потом я со всеми поссорился. Их холодная война меня не удовлетворяла. Они не хотели писать о том, что я хотел сказать своими картинами. Вы можете сказать, что это эпатаж. Но мы не можем объяснить картину. Они хотели, чтобы это была колючая проволока, и там вот брезжит свет во тьме… Но это было другое…
-Это не колючие проволоки, это предчувствие современных сетчатых технологий.
-Вот вот! Вы имеете тут в музее то, что я придумал 50 лет назад.
-Вы всю жизнь зарабатывали только картинами?
-Только! С 13 лет. Никогда никому ничего не показывал, люди сами приходили, покупали и выставляли. Я графикой занимался, керамикой, делал стенные росписи. 500 квадратных метров в Париже- в 15-ом районе мне дали огромную стену, потом говорили: «Мы так удивлены, что это так хорошо вышло!».
-Вам не хочется в Петербурге какую-нибудь угрюмую стену расписать?
-Дайте стену и я разрисую.
-Да любую разрисуйте, все будут только рады.
-Я чужое не трогаю. Даже асфальт кому-то принадлежит. Если бы предложили- тут же сразу же разрисовал за небольшое вознаграждение. На самом деле искусство это не работа, а состояние, в котором некоторые находятся всю жизнь и не могут из него выйти. Они могут ничего в жизни не делать, но это будут творцы. Главное- творческое состояние. Они могут либо видеть сны, либо говорить, либо одеваться, либо плавать, либо ещё чего-то делать. Все области человечества изначально креативны. Я всегда говорил, что без образа нет вещи никакой, и не понять нам мудрости такой. Сначала нужно что-то вообразить, а до вас Господь бог вообразил.
-А ваше имя удивительное кто вообразил?
-Меня мама назвала в честь Шекспира. Я долго думал над его фразой «быть или не быть», и понял, что он хотел сказать «быть это не быть».
-Да это просто постмодернизм. А своих детей вы тоже назвали оригинально?
-У меня 5 детей – Яков, Лея, Рафаэль, Фиона и Соломон.
-О! Они тоже рисуют?
-Дети рисуют, но не для денег. Я им запретил для денег рисовать.
-Говорят, вы в 60-е были настолько ярким тусовщиком, что на вас ездили из Москвы смотреть.
- Я сам сплёл верёвочный свитер и в нём ходил по Невскому, а дружинники меня поймали и свитер порезали. Мой свитер вызывал какие-то небывалые эмоции у всех. Я жил на углу Пестеля и Моховой, и я ходил на Невский в кафе Север. У нас там стали собираться интересные люди.. Мы там сидели, разговаривали. Там были «северные» блинчики с мясом потрясающие, настоящий кулинарный шедевр. Мы их ели там. Потом нас оттуда погнали и мы переместились в другое место. Открыли ресторан «Москва», а внизу кафе. Это был 1964 год, и это кафе потом стало называться Сайгоном. Через полтора года столики со стульями заменили на высокие стоячие столы, и я перестал туда ходить. Теперь вышла книга о Сайгоне, там я два раза упоминаюсь. Я его открыл, протоптал туда дорогу, а меня забыли. Они знают, что я всех их туда привёл, но молчат. Все гении, но я святой. Это я говорю в порядке бреда.
-Вы, наверное, сын интересных родителей, если ваша мама при советской власти дала назвала вас в честь Шекспира…
-Моя мама была довольно известная портниха в Петербурге, и у неё обшивались самые известные актрисы, мой отец Петр Бруй был великий антрепренёр разных театров и концертов. У нас дома мама собирала в 50-х годах оставшихся аристократию и буржуев. Обеды сидячие были чопорные. У отца харизма была. Он окучивал массу спортивных людей. Однажды он привёл меня в красный уголок, переполненный зрителями. Пела никому неизвестная девушка. Это был первый концерт Галины Вишневской.
-А расскажите про вашу богемную жизнь в Париже. Её так красочно описывает Лимонов!
- Пока я там был, то все тусовались в моём ателье. Мои соседи- художники мне говорят: «Вильям, ты уехал, и всё сдохло, больше никто не говорит об искусстве». А потом я уехал из Парижа, и очень рад. Я знал Францию в 70-80-х годах. После 80-х это другая страна. Что-то там произошло непонятное, я не могу это объяснить. Какая-то нервотрёпка, люди стали нервные, дребезжат что-то, неприветливые. Здесь вот, в Петербурге, замечательно, люди ходят в коротких юбках и спущенных штанах! Это гениально! Никто на них не брюзжит, не бросается. А в Париже появились допотопные примитивные люди, которые могут броситься на девушку, которая идёт в короткой юбке. Моя вторая жена ходила в таких умопомрачительных одеждах, что на неё набрасывались.
-А теперь в вашей деревне можно в коротких юбках ходить?
- В моём деревенском доме правил нет, все ходят, как хотят.
-У вас такие чудные бакенбарды разной длины! Это не усы Сальвадора Дали, но и не бакенбарды Пушкина….
-Бакенбарды свои я растил 10 лет. Второй короче получился, я его случайно обстриг.
-А ещё что вы такого оригинального сделали?
- Ещё я прорубил окна- с видом на Неву и в Иерусалиме. Там
были дыры, и я из них сделал окна. В Иерусалиме у меня было ателье на Сионской
горе между входом в гробницу Давида и комнатой, где проходила тайная вечерня. В
нём была дыра, и я сделал из неё огромное окно 3 на
-Среди покупателей ваших картин есть чудаки и оригиналы?
-Только чудаки и оригиналы их и покупают. Некоторые покупают мои картины в рост, на всякий случай. Потом они пишут мне письма, что вот покупали наобум, а теперь не могут жить без моих картин. Некоторым кажется, что моё искусство- это виды выстругивания или вышивания. Но это что-то другое. Если есть у вас талант, то он проявится у вас в каком-нибудь виде.
-А с Лимоновым вы дружите?
- В очередной раз его политика поменялась, и он со мной не дружит. Он боится, что я его не признаю. А я его люблю, потому что он поэт. А люди этого не понимают. В России парадоксальное мышление, а они там, на западе, хотят его сделать картезианским. Никогда здесь не будет картезианского мышления. Только парадоксальное, и это красота.
.
