Александр Бурганов

 

 

                                     Ускакал в Москву на бронзовом коне

Этим летом  в Соляном переулке возле здания Художественно-промышленной академии имени барона Штиглица проходила необычная выставка. Какие-то гигантские бронзовые пальцы, мужчина, у которого вместо головы -- орел, скрученные ноги, сросшиеся руки без тела, улыбка без глаз, бюрократ с портфелем, с одним крылом и на длинных ногах… За скульптурными изваяниями высились гигантские щиты с огромными листами графики. Могучий, отрывающий голову сюрреализм. Да еще и такой масштабный, такой весомый.

 

Этот внезапно выросший сад  скульптур и рисунков быстро стал  очень популярным среди местных прохожих. На скульптуры так и норовили влезть или хотя бы сфотографироваться с ними  на память. На память о воплотившихся снах разума и игрищах фантазии.  Выставка называлась «Встреча муз» и была посвящена 250-летию Российской Академии художеств.

Автор выставки -- Александр  Бурганов, академик, доктор искусствоведения, основатель Московского государственного музея «Дом Бурганова», что  в Большом Афанасьевском переулке в центре Москвы.

Искусствовед, представитель Института футуристических исследований Александр Сизиф  считает выставку Бурганова  репрезентацией новой  идеологии академизма, который пора уже отделять от чего-то скучного, пыльного, застылого и омертвевшего. Творчество Александра Бурганова Сизиф относит к мифологическому романтизму новой эпохи, с чем можно поспорить.

  

Александр Сизиф. То, что вы  делаете основательные выставки скульптур под открытым небом, в высшей степени оригинально. Сначала вы устроили выставку на улицах Брюсселя, потом на площади Мондезарт, затем в Лаврушинском переулке у Третьяковки, теперь -- Петербург, Соляной переулок… Почему вы проводите выставки именно в городской среде под открытым небом, а не в музеях? 

Александр Бурганов. Обычно зритель приходит в музей с установкой,  что динамика внешней жизни находится в вечной оппозиции к статике музейного уклада. Поэтому противопоставление внешнего пространства города внутреннему пространству музея  неизбежно. У зрителя нет ощущения органичности своего присутствия в музейном пространстве. Отчуждение зрителя от произведений искусства в музее сохраняется, сколь бы ни были сильны положительные эмоции от увиденного. Зритель понимает, что музей -- как храм, как обиталище муз -- налагает на него соответствующие обязательства поведения. Одни посетители в музее  могут чувствовать себя скованно, робко, другие вообще безучастно. В открытом пространстве улицы – совсем другое дело. Здесь нет противопоставления внешнего и внутреннего, нет музейной статики произведений, регламентируемой соответствующими предписаниями. Уличная скульптура и зритель уравниваются в правах.

А.С. Но при этом трудно отмахнуться от впечатления, что главные действующие лица у вас все же  именно скульптуры, в то время как человек – нечто случайное, ненужное, некий раздражитель, нарушающий метафизическую величавость скульптурного ассамбляжа.

А.Б. Ну, это скорее индивидуальность восприятия. Ясно, что зритель и скульптура могут меняться местами, органически дополнять друг друга, выигрывая в гармонии, превосходящей и усмиряющей их изначальную оппозицию.

А.С. Само количество одновременно выставленных скульптур дает иное качество восприятию.

А.Б. Что касается количества, то это и в самом деле так: восприятие ансамбля более сложно структурировано семантически, чем восприятие отдельно взятого произведения. Поэтому оно способно  удивлять, ошеломлять. К тому же единичное, отдельно взятое произведение  всегда воспринимается как нечто обособленное, замкнутое, не располагающее к уводящей за пределы видимого игре ума и чувств. Многофигурный ансамбль произведений более полно характеризует их автора. Кроме того, он обогащает  восприятие и самого пространства.

А.С. В Лаврушинском меня поразило сочетание старого фасада Третьяковки с авангардными формами многих из ваших скульптур.

А.Б. Этот опыт  достаточно распространен. Существует мировая практика целенаправленного сочетания старого и нового. Психологически это действует как  катализатор самых неожиданных мыслей, чувствований. Острее ощущается шум времени, стремительность его потока, и вместе с тем его цельность, взаимопроникновение  прошлого, настоящего и будущего. Все это не может оставить зрителя безучастным. Порой  такие эстетические эксперименты провоцируют зрителя  к мировоззренческим открытиям.

А.С. Я бы сказал, что ваши выставки под открытым небом есть закономерное продолжение вашей идеологии нового романтизма. Так ли это?

А.Б. Если понимать романтизм как черту характера человека, как особенность его менталитета, своеобразие всех его чувствований, устремленных в некие сферы, подернутые дымкой загадочности и неизъяснимого волшебства, то да, именно в уличных выставках я нахожу это состояние.  Согласитесь, что в наше время тотального прагматизма романтическая приподнятость настроения совсем не бесполезна! Мои творческие приоритеты – это скульптурный коллаж. Мне наиболее всего интересны выставки под открытым небом. Именно временные выставки, с непременной возможностью последующих путешествий произведений по разным городам и странам.

А.С. Под эту концепцию временных ансамблевых выставок в пространстве города можно подвести настоящую философию.

А.Б. Ансамблевых – да! Но не только. Представьте себе, что Медный всадник  вдруг однажды появляется в Москве, с небесным грохотом копыт внезапно покидая Петербург. Атмосфера обоих городов будет изменена до неузнаваемости! Начнется брожение в умах, возникнут новые идеи в творчестве. А потом – раз! – и снова Медный всадник на своем историческом месте в Петербурге. И опять – море эмоций! Памятник Пушкину до 1937 года был на одной стороне улицы, а после уничтожения Страстного монастыря оказался на другой. То же случилось с памятником Гоголю, поменявшим место обитания.

А.С. Почему бы не допустить, что великие литераторы были возмущены произволом большевиков и переменой мест в форме своих бронзовых изваяний выражали протест?!

А.Б. Я уверен, что ушедшие люди, а в особенности великие творцы, продолжают существовать как некие магические фигуры в мифическом пространстве, тесно сопряженном с нашим обычным пространством повседневности. И когда скульптурные изваяния таких людей появляются то в одном месте города, то в другом, возникает ощущение их реального воздействия на нашу жизнь по каким-то ведомым только им законам. А уж коль мы заговорили о мифе, то это справедливо вообще для любого произведения искусства, а не только для скульптурного изображения человека. Вот почему за временными выставками на воздухе, в городском ландшафте я вижу будущее.

Записала Жанна Козлова