Андрей Демичев

 

СМЕРТЬ ТАНАТОЛОГА

(Написано в день годовщины смерти философа. Андрей Демичев- крёстный           моего сына, Андрея Кокина)

Похищение смертью танатолога. Объект приходит в объятия субъекта. Или субъект попадает в объятия своего объекта. Модели. Фотомодели. Художник и модель – та, которую писал. Описывал, изучал. Прорисовывал возможно тщательнее. Любил по своему. Любил, но странною любовью... Вынужден был любить и описывать, изучать, углубляясь. Выносить из скобок то, что обычно вытеснено, то, что за ширмой, подразумевается, но смотреть не хочется. Узкая специализация требовала.

Говорят, у него был выбор. Заниматься гармонией или смертью. Он выбрал глобальнее. Говорят, он не хотел, мучился даже, сомневался, колебался, долго выбирал.

В «Дискурсах о смерти» у него это есть – об ужасе и отвращении, табуированности темы в  мире на атеистической своей ступени. Наверное, другие отказывались, внутренне содрогаясь и сплёвывая суеверно, втайне. А.Д. согласился.

В этом было что-то удивительно привлекательное, истинное, вызывающее уважение. Вспоминался любопытный Эмпедокл, заглянувший в жерло Везувия. Простой народ нашёл его сандалии. Или М.Ломоносов, совершающий опасные эксперименты в химической лаборатории. М.Фуко, заражавший спидом соблазнённых своим обаянием, не вспоминался.  Был он из другого, противоположного лагеря на философском поле. В акте согласия заниматься тем, от чего у иных философов обывательский волос становится дыбом, было что-то удивительно мужественное. Никто не захотел идти в ночь, на минное поле. Он пошёл, вздыхая тяжко. Подобно богатырю или рыцарю. Взял меч современного философа – пишущую ручку, клавиатуру компьютера, мышку, и пошёл. Чистый познавательный интерес, философское изумление, жажда заглянуть в пропасть – или не жажда, но тяжкий, кем то придуманный долг... То, что не жажда, а долг – в этом даже больше мужества. Не по любви, но из требования долга. Из чести профессиональной...

Для меня А.Д. – истинный философ, некий современный рыцарь. Здоровый, высокий, крепкий, румяный – даже внешне – богатырь, рыцарь. Остроумный, весёлый, жизнелюбивый. Тот, кто любил жизнь больше других, и мог предаваться её радостям полноценно, полной грудью предаваться познавательным и другим радостям, купающийся в ледяной Неве, друг художников и поэтов... Сам поэт...Даже деньги ему дались... Когда я узнала, что он занимается танаталогией, подумала: «Какая игра судеб!» Танатос выбрал в свои пресс-секретари не какого-нибудь унылого, страшного субъекта с инфернальной чернотой вокруг глаз, намекающего всем своим видом на неизбежное, а смелого, пышного, розового, весёлого. Постмодернистские игры на чёрном поле... Иногда ужасали, казались неуместной шалостью маленьких озорников, игрой с формами,  под которой живёт требующая уважения сущность, ёрничеством над черепом бедного Йорика. Зря, зря хоронили они себя на виртуальном кладбище.  «Фань Чи спросил о том, что такое знание. Учитель ответил: «Следовать долгу перед людьми, чтить демонов и духов, но к ним не приближаться»...Фань Чи спросил о том, что такое человечность. «Если трудность предпочли успеху, это может называться человечностью...» (Конфуций).

А.Д. приблизился, не побоялся. Как настоящий воин, которому стыдны насмешки Дамы, которая приводит в трепет всех. А.Д. трудность предпочёл успеху. В выборе – гармония или смерть – выбрал то, что труднее вытерпеть уму. Взвалил на себя тяжкий груз, не стал ссылаться на слабость.

По преданию, Рафаэль умер на своей любимой натурщице Форнарине, той, с которой писал образ Сикстинской мадонны. В объятиях объекта тоже. Объект имеет свойство объективироваться.   Явиться пред очами. Стать явью. Объект описания слишком рано явился танатологу. Пришёл внезапно. Играл, баловался, как кот с мышью. Отпускал, опять мучил и терзал. Дал ощутить себя как явь.

 А.Д., подобно рыцарю, встретил свою Даму мужественно. Слабый, смертный человек, не побоявшийся мыслить о главном, сделавший Главное – почти насильственной темой своей жизни.

«Но по ночам мне кажется, что все наши действия романтичны. Любое из них. Рыцари поднебесья» (А.Демичев «Мастерская Платона»). Поднебесье дарило ему вдохновение,  философ превращался в поэта, может быть вплотную приближался (приблизился ?) к своему главному... Принял православную веру незадолго до кончины и был похоронен по-христиански. 

Он-де богу не молился,

Он не ведал-де поста... ......

Но пречистая сердечно

Заступилась за него

И впустила в царство вечно

Паладина своего.