ВСЕВОЛОД ЕМЕЛИН, поэт

Куда бы я, Емелин бедный...

Всеволод Емелин- поэт, не имеющий наград и званий, автор нескольких сборников стихов. Но его ёмкие фразы пошли в народ быстрее, чем его книги. Как-то по НТВ диктор процитировал Емелина, не называя автора строк. Это, пожалуй, для поэта- высшее признание.

           

            «Настоящий поэт сегодня- это бодрый, щекастый молодой человек типа менеджера среднего звена. Ужасно деловой, суетливый, занятый в массе проектов.  От бизнесмена его отличает отсутствие бабок. А компенсирует это слава и отсутствие  риска. (Типа утюг на живот и т. д .). Служит он где- то  на телевидении, радио, в редакции там бабки  зарабатывает. Однако считает себя прежде всего поэтом. Судорожно занят поиском полезных связей. В поисках этих связей судорожно тусуется. За эту судорожность ему выдаются премии, гранты и  т. п. Стихи (часто напечатанные довольно большим тиражом) расходятся среди друзей поэтов и знакомых баб (которых как ни странно бывает довольно много).Часто еще и переводчик  с английского.(Это дополнительная возможность ездить в Штаты и читать лекции в провинциальных  университетах).При всем том человек не злой, не агрессивный и вполне вменяемый», - таким описал мне Всеволод Емелин «современного поэта».

            Сам он выглядит с точностью наоборот. Совсем  не щекастый, судорожно не тусуется. В сорок с небольшим - седой, бреется под скинхеда, лицо имеет выразительное, похож на какого-то гениального  актёра, имя которого припоминается, но не до конца, потому что его на самом деле нет, но хотелось бы, чтобы был.

             По иронии судьбы замечательный русский  поэт современности, мало известный широким массам  Всеволод Емелин прописан в квартирке на Плющихе через два дома от респектабельного и всем известного благодаря каналу «Культура» Виктора Ерофеева,  а работает он в двух шагах от элитарного домика, в коем располагаются шикарные апартаменты всем известного художника Никаса Сафронова. Ни Ерофеев, ни Сафронов о существовании великого соседа-поэта ничего не знают.  Работает Емелин  разнорабочим в реставрируемой старинной церкви Успения Пресвятой Богородицы недалеко от «Макдональдса» на Тверском бульваре. Примерно 10 000 экземпляров  книжек его стихов, изданных «УльтраКультурой», «Красным матросом» и ещё одним новорожденным издательством,  с нормальной скоростью расходятся по маргинальным книжным магазинам. Друзей и ценителей среди поэтов у Емелина немного. Обширное варево непопулярных в народе поэтов, которые ходят друг к другу на выступления и дарят друг другу свои книжки, Емелина  обзывает бойким графоманом, в лучшем случае- талантливым версификатором. Зато книжицы его стихов зачитываются до дыр простыми людьми, над ними рыдают от смеха и смеются над своими нечаянными слезами, стараются как лакомством поделиться Емелиным с друзьями. «И Моника С Хиллари выли, Припавши друг другу на грудь». Первая книжка стихов, подаренная мне Емелиным, вернулась ко мне через полгода замызганная, распавшаяся и затёртая. «Это лучшее, что написано в стихах за последние  двадцать лет о нашей жизни», - сказала одна среднестатистическая московская горожанка, и почти то же самое можно услышать от многих.

            «Лимонова и лимоновцев люблю больше жизни. Это, на мой взгляд, единственные (и последние) люди в нашей стране, имеющие правильный взгляд на жизнь. Например, что важно не количество денег, а качество баб. Или, что менты не люди вовсе, а представители марсианской цивилизации, присланные, по Уэллсу, на Землю сосать из людей кровь». Всеволод Емелин- любимый поэт приверженцев Лимонова. На его выступления в книжном магазине «Фаланстер», проанонсированные «Лимонкой»,  приходит столько народа, что слушатели толпятся в дверях и часть их остаётся на улице. В Питере Емелина практически не знают и знать не очень то и хотят. В Питере не любят социалку и политику,  эти темы в поэзии вызывают презрительную усмешку у нашего поэтического бомонда,  аристократически отстаивающего ледяную стерильность чистого «искусства ради искусства».  На  творческий вечер Емелина в питерском клубе «Платформа» пришло 12 человек. Не было ни афиш, ни возбуждённого сарафанного радио. Всеволод с горя выпил лишний графин водки и пустился в пляс. Сначала он едва не подрался с молодым байкером в коже и бандане, но через пять минут они в обнимку плясали греческий танец «сиртаки». Кажется, делали это на столе. Зато по другому он был воспринят в местах скопления более близкой к народу богемы- в ставке у Митьков. В зале то наступала мёртвая тишина, то начинались бешеные рукоплескания, овации и крики как на стадионе. Особенно когда поэт выступал в компании с москвичами из ОСУМБЕЗа,  описывающими  жизнь маргиналов и простого люда с городских окраин («Рабочий район, где не стало работы ... Лишь в кителе Сталин желтеет на фото»)  По сути, простой народ, оплот и мейнстрим  общества,  живёт сейчас как  маргинал общества.

            Как то в Москве мы с Всеволодом стояли подле закрытых дверей клуба «На Брестской», куда нас не пускали. В это время из соседних дверей выходила и двигалась к своим лоснящимся иномаркам  великосветская московская тусовка- актёры, нувориши, продюсеры, поэт Пеленягрэ, написавший хит «Как упоительны в России вечера. Та-та-та-та. Шампанское, прогулки...». Поэт Емелин, написавший не менее ёмкие строки – но только не про сладких мифических  гусаров и дам, а про войну в Чечне, стоял в дверях неузнанным и непризнанным, в своей рабочей куртке, заляпанной цементным раствором. «Они- истеблишмент, а мы- проклятые поэты, как Рембо и Верлен», - процедил он сквозь зубы.

:           «Редкий, русый волос, Мордочки мышей. Сколько полегло вас, Дети алкашей, Дети безработных, Конченных совков, Сколько рот пехотных, Танковых полков...» («Колыбельная бедных»). «Андеграунд- это не то, что можно, или нельзя. Это принципиальный отказ лизать зад любым литературным генералам- будь то коммунистические, демократические, патриотические, пидарастические, еврейские  и  т. д. задницы. (Тем более, что разница между ними всеми оказалась крайне не велика)», - так Всеволод Емелин определяет своё андеграундное состояние..  «Нога чечен пинать устала. Так и пропала конопля. Меня прогнали к федералам Прям через минные поля».

            «Всеволод, а чеченцы к тебе, часом, в гости не заходили? Как к поэту, написавшему знаменитое стихотворение «Смерть ваххабита»? «Как святой Шариат Правоверным велит, Уходил на Джихад Молодой ваххабит. И т.д.»». «Чечены, слава тебе Господи, не приходили, Иногда заходит сосед, конкретный русский бандит и долго и нудно учит жизни. Типа: «Посмотри на себя, ты- же хуже бомжа. Да мужик ты или не мужик? Мне не тебя жалко, мне мать твою жалко. И т. д.».

            Кстати, у Всеволода дома собрана отличная интеллектуальная библиотека, в которой можно найти книги самых возбуждающих креативную деятельность мозга  авторов- от опусов Дугина, Мамлеева, Лавкрафта, Мориса Бланшо до стихов Кибирова и Могутина. Любимые поэты Емелина- Мандельштам, Цветаева, Лорка, Заболоцкий, Багрицкий, Высоцкий,  Родионов, Шиш Брянский.

            Наш питерский журналист Михаил Трофименков написал про Емелина как-то как про благообразного интеллигентного мужчину с элементами декаданса во внешнем облике. Изображая в стихах и в жизни алкоголезависимого человека, Емелин не курит, и не очень то и пьёт, и вообще утончённый декаданс присутствует. При этом, как и положено всенародному поэту,  Емелин с высшим образованием культивирует  пролетарское во вкусах. Его тянет на достоевщинку, в дешёвые пельменные, к водочным возлияниям в кругу друзей по товариществу «Осумасшедшевшие безумцы». У Всеволода взрослый сын- студент, а сам он год назад он женился на тусовочной богемной московской девушке Веронике. Странную  для Петербурга фамилию Емелин я почему то встречала не раз в произведениях московских авторов- в стихах Веры Павловой и романе Владимира Сорокина «Очередь»- в перечислениях каких-то людей, в каких-то списках...

                Ещё одна характерная черта творчества Емелина- это «ресентимент». У него много обиды за «неспетую жизнь». «Меня много обижали в детстве, очень много обижали в отрочестве, ужасно обижали в юности, обижают в зрелости и, я думаю, еще как будут обижать в старости. (Если доживу).  И вообще- троечник я по жизни.  Любимые персонажи  детства- это Шура Баженов, Саша Ребеко, Леня  Аксенов. Но, вряд ли вы их знаете».   

«Средь свободной Россеи

Я стою на снегу,

Никого не имею,

Ничего не могу.

Весь седой, малахольный,

Гложет алкоголизм,

И мучительно больно

За неспетую жизнь

Но одно только греет –

Есть в Москве уголок,

Где, тягая гантели,

Подрастает сынок.

Его вид даже страшен,

Череп гладко побрит.

Он ещё за папашу

Кой-кому отомстит.»

Я думаю главная обида Емелина- это не за «неспетую жизнь», а за годы топтания по московским редакциям и издательствам со своими рукописями. И всё бы так и продолжалось бы, если бы не девушка Наташа, работавшая в магазине «Фаланстер», которая дала почитать стихи Всеволода  директору Борису Куприянову, если бы не журналист «Независимой газеты» Лев Пирогов, страстно полюбивший его стихи, если бы не Михаил Сапега, опубликовавший книжку тиражом 500 экземпляров, если бы...

            Всеволод побывал даже в Риме, где представлял русскую поэзию вместе с Тимуром Кибировым (чьё влияние на своё творчество он не отрицает) и вместе с Верой Павловой. Но на Всемирный съезд поэтов в Москве, где главными соловьями были Вознесенский и Евтушенко, а более мелких скворцов насобиралось до полутысячи человек, Всеволода не пустили. Зато недавно Емелин побывал в Швейцарии. Русская православная церковь строит в Швейцарии храм для прихожан, и строится храм из таких кривых камней, что местные каменщики отказались работать. Под силу сложить ровные стены из неровных камней только русским мастерам. И вот они были отправлены, почти нелегально, в Цюрих. В русском центре узнали о том, что среди рабочих- крупный русский поэт, устроили ему творческий вечер, на который пришло несколько десятков эмигрантов разных волн. Потом хозяйка отеля принесла книгу самых знатных клиентов, и попросила Всеволода расписаться в ней. Перед подписью Емелина стояла подпись Маргарет Тетчер. После этого нелегальных русских рабочих засунули в багажник и отвезли на место стройки.

            В Швейцарии Емелина больше всего потрясла русская девушка эмигрантка, жившая в предгорье Альп в маленьком белоснежном доме, которая пригласила русских рабочих к себе в гости. Эта девушка всю жизнь положила на то, чтобы выучить языки, приобрести нужную в Европе профессию. Она добилась своего- но её дом потряс Всеволода веющим от него альпийским льдом. Видно было, что у девушки ничего кроме работы в жизни нет, она приходит  в свой белоснежный домик и   проводит долгие вечера в идеальной чистоте, среди белых стен, в полном одиночестве и холоде... Чем не аллегория  судьбы нашей поэзии, изо всех сил стремящейся достичь альпийских европейских высот, но находящей лишь мертвящий грустный холод...

            Неофашисты принимают Емелина за фашиста, скинхеды- за скинхеда,  ностальгирующие по  Советской империи- за такого же. Украинские гастрбайтеры и чеченские ваххабиты – за своего парня. На самом деле это существо, у которого если и есть какие либо принципы и ценностные ориентации- то они направлены на то, чтобы всё ценное описать с необычайным пафосом, чтобы в соседней строчке этот пафос сбросить, растоптать и осмеять. Емелин- это маска на маске, и маской погоняет. «Ах как больно по яйцам, ах как больно ногой!»,- как пишет сам поэт. Некоторые называют Емелина блестящим мастером политической сатиры. Я думаю, что Емелин – это не сатирик. Это надломленный пертурбациями последних 20 лет россиянин, которому остаётся только вспоминать с пафосом пафос, а потом издеваться и юродствовать над ним.  Так как  эти пафосы, увлечения, герои и идеалы устроили такую чехарду в реальности, что тянущемуся к правильности бытия и ценностным ориентациям бывшему советскому человеку остаётся лишь провожать их со смешком и пинком под зад, слегка всплакнув на повороте. Истины как светила, к коему надо идти, от него не дождёшься. Да и есть ли они, эти светила... Но строк, с наибольшей точностью отразивших наше прожитое- столько, сколько ни у кого больше из наших современников не найти...

                       

Книжка стихотворений Емелина  начинается с «Похорон Брежнева» (Светлой памяти СССР посвящается). Уже от первых строк захватывает дыхание.

Серели шинели, краснела звезда,

Синели кремлёвские ели.

Заводы, машины, суда, поезда

Гудели, гудели, гудели.

 Поэт как  отличный художник кладёт всего несколько мазков- серые шинели, синие ели и красная звезда- изысканные цвета предсмертной  Империи,  включает звук тревожных похоронных гудков, задаёт ритм похоронной поступи- и уже через несколько четверостиший пафос  величия исторического момента сменяется карикатурной мудростью народного алкоголика. Будто на Красную площадь выползает юродивый и говорит истину.

«Не знала планета подобной страны,

Где надо для жизни так мало,

Где все перед выпивкой были равны

От грузчика до адмирала.»...

«Шипели глушилки, молчали АЭС.

Их время приходит взрываться.

Гудели ракеты, им скоро под пресс,

Защита страны СС-20.»

-Кого как, а меня эта рядоположенность  «АЭС», «СС-20»  и «пресс» привели в восхищение. Стихи Емелина пестреют техническими  и географическими названиями, товарными этикетками и  крылатыми фразами на разных языках, газетными штампами и именами героев СМИ. Историческая живая конкретика регистрируется, вплетается поэтом в художественные образы. Хочется применить модный термин из области дизайна- «винтаж». Емелин как заправский антикварщик изымает слова сочного русского языка, относящиеся к области совсем непоэтической для какого-нибудь заоблачного эстета, слова, означающее то, что уже ушло из нашего ментального плана, типа какого нибудь  вина «Сахра», или  названия антикварных политических партий («Скажи, где УНА? Нет УНА ни хрена! УНСО налицо тоже нету» («Смерть украинца»)). 

                «Материл без оглядки

Я ЦК, КГБ.

Мать-старушка украдкой

Хоронилась в избе».(совершенно великолепная рифма «КэГэБе» и «избе»- Емелин комически и трагически одновременно соединяет страшный государственный орган подавления инакомыслия и какую-то дряхлую допотопную избу со старушкой, вроде-бы находящуюся  совершенно на другом полюсе, но всё же «хоронящуюся», как запечный таракан)

 Он помещает их в энергически построенные сжатые фразы, описывающие преимущественно действия – и возникает чудненькая спрессованность  поэтической картинки, подобная какому-нибудь дизайнерскому натюрморту, где изысканность линий, цвета и  нет ничего лишнего.

 «Застыла нефть густа, как криминал,

В глухом урочище Сибири,

И тихо гаснет НТВ-канал,

Сказавший правду в скорбном мире.

Всё перепуталось: Рублёво, Гибралтар,

Чечня, Женева, Дума, Ассамблея,

На телебашне знаковый пожар...

Россия, лето, два еврея.» («Лето олигарха»)

            Можно относится к Емелину как к человеку, у которого от газет и  телевизора голова  ослабла, а уста стали извергать  чудовищную кашу из обрывков увиденного,  и при этом он доверчиво сохраняет уважение к произошедшему, встревожено и пылко загоняет в рифму политические события. Можно пренебрежительно отмахнуться- это не наше, это чисто московское. Мы тут в глубинке, в нашей культурной столице, всё о вечном философствуем. Но эта фраза  про нефть, которая  «густа как криминал», вызывает ощущение эха. Будто Емелин что-то назвал, что у тебя уже в подкорке хранилось. Он просто извлёк это смутное, и оно стало – да-да, именно таким, и никаким больше.  Густая чёрная нефть,  такой же чёрный, густой, красивый, глянцевый криминал- потом телевизионный канал, как перетекающая жидкость из сообщающихся сосудов- и второй сосуд- уже высоко вознёсшийся и горящий как та же нефть- пожар Останкинской телебашни. И всё это очень зримое, плотское  построение в словах, передающее вещи нематериальные, а относящиеся к состоянию нашего духа,  коррупции верхов и молчаливому скорбному безмолвию народа. Такой мощный сплав политики и художественности можно найти разве что у Маяковского. Хотя часто можно слышать презрительное о Маяковском- лучше бы он умер в юности, оставив свои «Если звёзды зажигаются на небе...», и не портил свою биографию поздним красным  рифмоплётством. Но в настоящем искусстве есть эффект сохранённой живой свежести молекул своего времени, и к этому флакону  приятно прикасаться. Поэт выступает  генетиком, способным клонировать при помощи этих сохранившихся клеток эпоху вымерших динозавров, красных знамён, какого-то товарища и парохода Нетто, захлёбывающегося слюной «корректнейшего Познера» в «эфире непозднем», какого-то московского бандита Лёву Корейчика, которого уже все позабыли, но одно имя его звучит как великолепная поэзия..

            Я не знаю ни одного современного поэта, у которого имена бы так живо вплетались бы в стихотворный размер, обнажая свою мистическую звучность.

            Одно из моих самых любимых стихотворений- парадоксальная мистификация «Баллада о большой любви»- о любви Сони Гордфинкель из Жмеринки и  иорданца Хасана, вспыхнувшей в вузе «непрестижном, техническом», что стоит в «центре Москвы историческом» , где «ветер рыдает навзрыд». Любовь эта вспыхнула на горе Америке, так как именно обиженный Хасан потом влетел на Боинге в одну из башен-близнецов 11 сентября 2001 года.  Сначала Хасан пошёл мстить за  то, что его унижали на комсомольском собрании за «аморальную связь» с Соней, в Афганистан. Но  Хасану доказать свою любовь к Соне  помог «сам Усама бен Ладен.»...

В одном из «близнецов», оказывается, работала Соня.

«Вдруг задрожало всё здание,

Кинулись к окнам, а там –

Нос самолёта оскаленный,

А за штурвалом – Хасан.»

«"Здравствуй, любимая!" – В ухо ей

Крикнул он, выбив стекло.

Оба термитника рухнули,

Эхо весь свет потрясло.

Как вас схоронят, любимые?

Нету от тел ни куска.

Только в цепочки незримые

Сплавились их ДНК.»

Оригинальный поворот событий- интимная человеческая  тяга друг к другу  используется злыми политиками в  своих корыстных геополитических целях. Соединение любящих возможно лишь ценой смерти. Емелин  даёт свою версию  событий, и на дне политики находит оскорблённую политикой же любовь, которая кончается даже оптимистически- ДНК влюблённых соединяются назло всем даже после смерти  в единую цепочку в адском пламени. Так соединяются в одну цепь, ведущую к адскому пламени, извращения социалистической, мусульманской и капиталистической  идеологии.  И   символическим воплощением этого переплетения явились башни-близнецы, знак мужской, фаллической, насилующей само небо цивилизации. «В царстве безбожья и хаоса, Где торжествует разврат, Два призматических фаллоса В низкое небо стоят!».  В иронической, сатирической  и блистательной художественной микроформе Емелин  свёл воедино главнейшие вопросы современного мира и даже дал ответы на них. Емелин- на стороне маленького человека с его большой маленькой любовью.  

            Ещё мне кажется, что  русская литература 80- и 90-х оказалась в большом долгу перед своим народом. У нас нет ни одного эпического литературного произведения, адекватного исторической и духовной ломке, которую пережили народы бывшего СССР. Почва убежала из-под ног, все драгоценные некогда ценности превратились  в хаос, обломки, абсурд, достойные осмеяния и иронии. И весь спектр идеологических исканий, ценностей и пафосных  идей – он тоже вызывает иронию. Иронию и человеческое сочувствие тем, кто по-человечески искренне собирается положить свою жизнь под этот мир идей. Всеволод Емелин, пожалуй, единственный из поэтов, кто в таком объёме воссоздал этот период нашей рушащейся, перестраивающейся и неизвестно куда движущейся реальности со всем спектром идейных векторов. Прямо как Достоевский какой-то. Но по форме- почти баснописец Крылов, или ядовитый Салтыков-Щедрин, у которого яд подслащён юмором.  

            Емелин по-человечески сочувствует и подвергает мелкому тремору иронии  неофашистов ( «Песня о Хорсте Весселе», «GOTTERDAMMERUNG»),  скинхедов ( «Баллада о белокурой пряди», «Скинхедский роман»), мусульманских фундаменталистов, украинских националистов, идолопоклонников Пушкина и т.д. и всея и всё.  

            Искренне поражённый внешней красотой всяческих проявлений неоромантизма, («Стройны, как греческие вазы, Легки, как птицы в небесах, И вместо кружевных подвязок, На них шахидов пояса.» («Экфраза»)), Емелин всё же не в силах  избежать выскакивающих из его абсолютно здорового, нормального человеческого существа  игл иронии, (« Их убаюкивали газом, Как песней колыбельной мать, Им, обезвреженным спецназом, Не удалось себя взорвать»).

            По поводу Пушкина- я думаю, лучше Емелина никто не написал в 2000-х. («Застрелил его пидор В снегу возле Чёрной речки. А был он вообще то ниггер, охочий до белых женщин».«Ко мне на грудь садится чёрным вороном И карканьем зовёт свою подружку  Абсурдную Арину Родионовну Бессмысленный и беспощадный Пушкин»). А ещё никто лучше Емелина не написал про бессмысленную и беспощадную Чечню, бессмысленное и беспощадное 11 сентября, «Воскресенье вербное- День рожденья Гитлера», НордОст, в который по всей России играют мальчики... 

            И ещё я думаю, что Емелину не светит никакая литературная премия. Потому что любая премия связана с пафосом, прославлением тех или иных идеалов той или иной литературной группировки, противостоящих другим группировкам. Емелин выражает отсутствие пафоса вёрткого, живучего маленького человека, стремящегося улизнуть из- под давления любых долбильщиков мозгов. Поэтому премию ему должен дать простой народ, стремящийся выжить и жить посреди всех этих Сцилл и Харибд идеологий со своими пафосными атомными бомбами, войнами и завыванием в СМИ. А простой народ премий своих ещё не учредил и вряд ли когда учредит.