ГЛЕБ ЕРШОВ

ТРУД И ТРУП ИКУССТВА

В кабинете куратора галереи «Навикула Арте», что располагается в артцентре «Пушкинская-10», висит огромная картина, написанная Олегом Хвостовым. На ней изображено, как наши модные петербургские кураторы, искусствоведы и художники склонились над трупом Современного искусства. Главный анатомопаталог, делающий вскрытие- Иван Чечёт.

            Я попросила Глеба Ершова, ученика Ивана Чечёта и хозяина  «Навикулы» рассказать о своей галерее и о том, как там дела обстоят с препарированием умершего пациента- Современного искусства.

.

            -В 1992 году несколько выпускников кафедры искусствоведения университета думали, чем бы им заняться по жизни. Тогда возникали разнообразные коммерческие и некоммерческие институции,  и нам дали возможность попробовать себя в расплывчатой полукоммерческой структуре- в галерее в Николаевском дворце, Дворце Труда. Это была роскошная жизнь- потому что никто не знал, что нужно делать вообще. Современное искусство да и историю искусства 20 века вообще на кафедре в университете тогда не преподавали, мы были совершенными неофитами. Это было прекрасно. Мы активно, по- наполеоновски включились в процесс. «Ввязаться в бой, а там посмотрим»,- как говорил Наполеон.  . Никто не знал толком что делать- ни искусствоведы, ни художники, ни кураторы- само слово «куратор» было новым, тогда ещё не было и самого понятия «современное искусство». Были странные представления о том, что такое современное искусство. В 93 году мы стояли на Невском с Дмитрием Пиликиными и всерьёз обсуждали, жив ли Бойс. Было такое счастливое время- время надежд и ожиданий. У нас был друг, учитель Иван Чечёт, который знал, что делать, или был уверен в том, что он это знает.  В то время мы не знали, что наша  галерея ,которой нынче пошёл 13-ый год, станет нашим проектом. Слово «проект» тогда тоже не существовало. «Проект» сегодня это негативное слово, и я это разделяю.  Это нечто неопределённое, подвешенное,  то ли есть, а то ли его нет, все говорят не о событии, не о вещи, а о «проекте». Но тогда  был некий план на будущее, который реализовывался довольно хаотично, без всякой политики. Ситуация в искусстве тогда не подразумевала чётких осознанных путей развития. Во Дворце Труда мы имели огромное пространство, и мы  могли его использовать. Все первые проекты в течении первых 5 лет я,  Андрей Клюканов, Филипп Федчин  делали вместе с Иваном Чечётом. 

            -А откуда взялось название галереи?

            -«Навикула Арте»-  это лодочка искусства. Название очень точно отражает наше пристрастие к путешествиям, к перемещениям. Мы галерея, которая не занимается раскруткой какого-то художника, его промоушеном. Мы галерея, которая прежде всего существует как клуб, как центр дружеских связей, притяжений. Это одно из немногих мест в городе, где можно работать, ускользая от привычных наработанных схем и форм- как с коммерческой, так и развлекательной точки зрения. Люди, которые делают проект, должны доставлять радость прежде всего самим себе. Мы чувствовали, что в нашей галерее открываются возможности для эксперимента, для соединения несоединимого. В отличие от других галерей, возникших в 90 годы, «Навикула» была протеистичным образованием. Каждый новый проект предлагал что-то новое- прогулку, обыгрывание интерьеров дворцов. Мы работали с немцами, австрийцами, испанцами. Во Дворце Труда наши первые выставки не утверждали новые направления в искусстве, или новый круг художников. В 90-е мы утверждали новый способ существования в искусстве, не практиковавшийся  до сих пор в нашей стране. Его можно назвать свободной игрой.

            -И какие проекты были наиболее интересными?

            -Одной из первых  была выставка «Каждой твари по паре». На ней были представлены фигурки, произведённые на ЛФЗ. Художники сделали свои произведения на тему бестиария- принесли картины, объекты. Чечёт сделал свою инсталляцию- чёрный рояль, воск, справка о травме колена, снег. Иначе говоря, он соединил разные стихии, принадлежащие как искусству, так  и жизни,  проявления жизни, которые могут быть созвучны в данной момент нашему настроению. Искусство предстало как проживание, не как что-то обязательное. То, чем мы занимались, не было и не является нашей работой в карьерном и финансовом смысле. Глядя на нынешнюю ситуацию, когда нет ничего подобного, я думаю, что такая галерея как «Навикула» могла возникнуть только в начале 90-х годов.  Это была пора ожидания- ожидания большего, чем смогла принести жизнь и политическая ситуация в России. Это была ситуация свободы. Сейчас это невозможно в силу того, что  жизнь сегодня жёстко стратифицирована. В начале 90-х возможно было пускаться в авантюры.

            -В 90-е наступил кризис- Запад перестал интересоваться Россией и русским искусством.

            -Да, мы  попали как раз в фазу перелома, когда у художников перестали снимать холсты с мольбертов ошалевшие от России иностранцы, пропала эта эйфория .1993 год был важным моментом выбора- куда дальше двигаться. Для меня завершающим моментом этой эпохи был 95 год, когда проходил «Хармс-фестиваль», сделанный мною и Михаилом Карасиком. Тогда на улице Маяковского собралось стихийно около  1000 человек,  привлечённых стихами, боем барабанов. Сейчас это невозможно представить.

            -Почему?

            -Хармс говорил: «Прекрасно всё первое». Было ощущение первости, чистоты какой-то, искренности ожидания того, что может создать художник, который работает так, что площади становятся палитрами. Когда художник может работать с жизнью, не спрашивая у неё ответа, а просто потому что это жизнь, потому что в неё надо включаться явочным порядком., не задумываться о том, как это произойдёт. С 95 года  для меня началось другое ощущение эпохи. Это отразилось на галерейной жизни. У нас состоялось немало громких городских проектов-  «Один вопрос» Вадима Драпкина, «Сентиментальная экскурсия», поездка- хепенинг в посёлок Ильичёво, выставка общества «Грифель Кунст», «Западно-восточный диван» Тимура Новикова. К 97 году пространство галереи, как и много других пространств, коммерциализировалось. Перед нами встал вопрос- стать коммерческим салоном или искать спонсоров для реализации наших идей.

 В 98 году, когда встал вопрос, чем насытить отремонтированную «Пушкинскую10»- нас пригласили сюда. Мы никогда не являлись членом товарищества «Свободная культура».

            -Вы оказались инородным телом на Пушкинской-10?

            -Сначала мы были пришельцами. Но наши отношения складывались хорошо. Здесь есть возможность реализовывать любые идеи, хотя масштаб сузился. Мы стараемся соблюсти планку, которая была очень высока в 90 годы. По рейтингу газеты «Коммерсантъ»  в середине 90 мы были признаны лучшей галереей города. Сейчас появилось много галерей, коммерчески ориентированных. Мы среди них занимаем особый статус. В городе, где все места и роли распределены, когда и художник и галерист включены в меркантильные отношения, мы существуем как нон-профитная некоммерческая организация, на голом энтузиазме двух людей- меня и Андрея Клюканова. Мы никогда не были идеалистами. Но сейчас мы выглядим как романтики..

            -То есть галерея- это что-то вроде хобби?

            - Я преподаю в Университете культуры и искусства, в Смольном Артколледже, в Российском Христианском Гуманитарном институте и высшей философско-религиознной школе. Но галерея- это не хобби.  Любопытно- за последнее время не появилось новой волны молодых оригинальных художников- они единичны. Также не появилось новых галерей, кураторы которых были бы из искусствоведческой среды. Молодые  искусствоведы обслуживают коммерческие частные галереи. Мне кажется, что статус нашей галереи- это статус интеллектуального клуба. В этой комнате происходят беседы, чтения, это живое пространство,  где могут возникать новые идеи. Мы стремимся ускользать , находить новых художников, придумывать с ними новые проекты, мы давно сами выступаем и как художники. Мы бы хотели, чтобы «Навикула Арте» сохранялась. Но чем дальше, тем труднее. Современное искусство испытывает кризис, оно буксует, в нём  мало по-настоящему новых идей.

            -И в чём вы видите причину?                   

            -Пробуксовка связана с тем, что как государственный проект современное искусство не существует. Возникает ощущение, что появится фронт внутреннего сопротивления, который пойдёт искусству на пользу. Я недавно был в Турку. Меня спрашивали, насколько нам помогает государство. Мой ответ их несколько озадачил. У нас нет  ограничений и запретов, но финансово государство никак нам не содействует. В Стало трюизмом говорить, что город и государство не оказывают финансовой помощи петербургским художникам. Для финнов это нонсенс. Любой финский проект поддерживается спонсорами и государством. Современное искусство существует на гранты. Пока художник молодой и ищущий- он имеет достаточный временной промежуток, чтобы попытаться найти себя в тех нишах, которые ему предлагает общество- стать художником, продающим своё искусство, либо стать путешественником.

            -И реализовывать свою чудаковатость.

            -У нас право на чудаковатость сопряжено с жизненным риском. Не в плане дозволенного безумия, а в плане личной жизненной драмы.

            -А что сейчас самое модное в современном искусстве?

            -Сейчас современные художники повёрнуты в сторону новых технологий- в сторону компьютера, клубной культуры, в сторону видео, хотя оно переживает сейчас спад. Модно  лёгкое ситуационное искусство, которое создаётся с минимумом финансовых затрат и  жизненной энергии. Этакое искусство по заданию. Дали задание- художник делает. Это такая  сеть мелких уколов, летучая кавалерия. Художник в классическом понимании слова- тяжкий дредноут, которому тяжело существовать.

            -Его телесность сошла на нет?

            -Она значительно уменьшилась. Художники не настроены на игру всерьёз.

            -Может, это и неплохо?

            -Может. Надо как-то выживать, и жизнь предлагает новые формы. Искусство мимикрирует, эти формы принимает. Недостаточность жизненной энергии, которая ощущается в современном искусстве, выражается в лёгкости, сиюминутности поставленных задач.

            -Нет денежного вливания- и нет энергии...

            -Но есть и обратный путь, когда энергия создаёт деньги. Сейчас явный недостаток обратной связи. Время эйфории от бизнеспроектов ушло, его не вернуть. Происходит оскудение горизонта возможностей. Современное искусство  должно стать чем то другим. Переходный период очевиден.

            -И чем оно должно стать?

            -Во-первых, оно должно стать нужным хоть кому то. Либо должен наступить период проектов коммерческой направленности. В Москве он уже наступил. Возникновение некоторых галерей говорит о том, что искусство находит себе место в плане востребованности у состоятельной части общества.

            -А лично вы каким видите новое современное искусство?

            -Я бы хотел, чтобы искусство стало частью политики. В России искусство всегда было под крылом у государства, и если этого нет, то искусству от этого хуже. Это парадоксально, но это так. Пускай художники рисуют Путина, пускай художники  рисуют антипутинские картины, но эта ситуация должна быть как-то определена. Пока они всё это рисуют, но без толку. Должна быть выстроена чёткая модель взаимодействия государства и художника. Забирать у художников мастерские- это государственная политика.  Поэтому если государство делает так, не делая других движений, понятно, что проект «Современное искусство» закрыт.

            -Надо ему уйти под землю.

            -Понятие «андеграунд» ушло, оно не может вернуться. Но искусство как резервация, как резервация...

            -Может, воздушная резервация?

            -Это красивые фразы о том,  что в каждый момент человеческой жизни  существует некая лестница в небо, куда можно ускользнуть. Но мы говорим не о воздушной ситуации, а о тяжёлых буднях

            -А почему художники не перебираются в спальные районы? Существуют огромные пространства в нашем городе, например, начисто лишённые культуры и искусства.

            -Потому что культура и искусство существуют там, где существует контекст, где есть бульон. В новых районах за время советской власти не возникло этого гумоса, этой питательной почвы. К тому же Петербург оказался заложником собственного мифа о Невском проспекте. Всё, что выходит за рамки Невского считается периферией. Петербург, сохраняющий иллюзию столичного города, периферии боится. Она наступает, Петербург всегда был силён провинциалами, которые здесь выступали как самые главные инноваторы. Советское искусство, которое шло в спальные районы, которое занималось эстетическим облагораживанием этих зон, оно сейчас не востребовано ни в искусствоведении, ни в современном искусстве. В этом смысле ленинградский период был более позитивным в чём-то. Я недавно узнал с удивлением, что центром рок культуры  было Купчино. Само название «Аквариум» ассоциируется со стекляшками 60-х. Город задыхается от недостатка прихода новых сил.

            -А ваша галерея в каких отношениях с периферией?

            -Мы много ездим по Ленинградской и Калининградской области. Мы чувствуем периферию, стремимся  к ней. Одна из политик нашей галереи- заниматься низовым периферийным искусством, как сказал Хлобыстин- донным концептуализмом- заниматься советской археологией. Но всё это проходит в рамках нашей частной инициативы.

            -Значит, мертвечина, которой веет с картины над вами, проникает в жизнь искусства...

            -Жить в комнате с трупом не очень приятно. Мы считаем что это - История искусства. К современному искусству надо относится с одной стороны как к жизни, с другой стороны- как к истории искусства.

            -А кто люди, склонившиеся над ним?

            -Эти люди попадут в синодики, в месяцеслов подвижников современного искусства, и на каждого из них будет свой день- день подвижника Хлобыстина, день Ильи Пророка Чечёта, который будет громыхать со своей колесницы...

            -А какие ближайшие проекты ожидаются в вашей галерее?

            -С финскими художниками.

            -Творчество финнов необходимо нам для подпитки?

            -Нет, наоборот. Российская жизнь настолько дика, настолько богата, что только у нас может возникнуть живое искусство. В других странах настолько всё чисто и стерильно, что я не понимаю, как там вообще могут возникать новые работы. Когда сюда приезжают художники других стран, они демонстрируют, как из ничего можно сделать нечто. В то время, как в такой богатой фактурой и  ландшафтом стране, как Россия, художники не могут найти и выразить себя адекватным образом. Получается что Россия с её  современным состоянием истории гораздо богаче, чем то современное искусство, которое в ней существует. Это парадокс. Должно придти осознание этого богатства, чтобы родились новые идеи.

            -А не приходила ли вам идея обращаться в Газпром за поддержкой современного искусства? Может, просто новые галеристы в силу инертности не могут найти контакты с новым бизнесом?

            -Не могут, так как в России всё всегда держалось на личных контактах,  на кумовстве. Если есть у тебя дядя в Газпроме, то –да. Опять же, на что тратить свою энергию, которой и так немного.

            -А кто сейчас учится искусствознанию?

            -Это выходцы из разных сред, это люди, которые в состоянии платить не такие малые деньги за обучение. Зачем сейчас искусствоведение, искусство- этого эти молодые люди не знают. Единственное, что они чётко осознают, что эта деятельность не приносит денег. Иногда непонятно -зачем этому учатся. В плане общего образования- понятно. Но как этим заниматься в дальнейшем... Моей дочке 11 лет и она говорит: «Сейчас ведь никому не нужна живопись». «Наверное сейчас искусство в упадке?», - осторожно спрашивает она. Уже дети догадываются, что искусство, которому обучают в художественных школах, никому не нужно.

            -Это Иван Чечёт всех запугал тем, что всё умерло. И искусство умерло, и картина, и художник, и зритель. Но это и бодрит

            -Ученики, что щенята- учеников надо бросить в воду- выплывет- значит будет жить. Так говорил художник Чистяков. Это приложимо ко всем временам

            -Значит, надо снова и снова начинать заниматься искусством, несмотря на то, что всё уже было?

            -Да, ходить в Эрмитаж, если надоело современное искусство. Как говорил Юз Алешковский, спасает энергия заблуждения. Даже если это уже было, сделанное тобой- всё равно новое. Это ощущение держит тебя на плаву. Я думаю, что вообще новое в искусстве сейчас должно родиться помимо воли  и знаний, оно должно прийти как дождь в Петербурге.

            -А вы- коллекционеры этих капель и  заклинатели дождя?

            -Мы не коллекционеры этих капель, мы собственно петербургские жители, которые понимают, что дождь неизбежен и на всякий случай берём с собой зонтик.