Итальянцы.

Фронт памяти

В 2008 году весь мир будет отмечать 65 лет Сталинградской битвы. К этому событию уже начали готовиться в Италии. В «Балтийском доме» прошла презентация проекта «Россия-Италия: Фронт памяти».

Откуда Италия, почему Италия? С немецкими фашистами в СССР  приходили и другие народы- венгры, финны, итальянцы.  Итальянский корпус, АРМИР (Армия Италии в России), отправленный во время Второй мировой войны на Восточный фронт, практически весь погиб. В воронежских и украинских степях осталось навсегда  лежать 90 тысяч итальянцев, у которых навсегда застыло «итальянское синее небо, застеклённое в  мёртвых глазах». Многие помнят наизусть знаменитые стихи Михаила Светлова о «молодом уроженце Неаполя», который почему- то  не смог «быть счастливым над родным знаменитым заливом», и пришёл в Россию, Рассею, которую не пахал и не засеял, и остался там навсегда. Ещё были фильмы «Подсолнухи» и «Альпийская баллада». О фильме «Подсолнухи», который вышел на экраны, когда мы были школьниками, мне в пионерском лагере рассказали страшную историю. Одна нежная впечатлительная девочка, увидев этот фильм, сошла с ума, у неё началось буйное помешательство от ужасов войны. Потом она вылечилась и у неё обострилась память, она стала изучать иностранные языки… Фильм «Альпийская баллада» долгое время вызывал у меня подпольное обострение юношеского романтизма- хорошо любить и прыгнуть с любимым со скалы…

Итальянский писатель Марио Ригони Стерн написал книги «Сержант в снегах» и «Возвращение на Дон». Он сам тоже был участником Второй Мировой войны, был в России в составе Альпийского корпуса. Режиссёр Риккардо Соттили к 65-летию Сталинградской битвы решил поставить спектакль по книгам Стерна с участием итальянских и русских актёров. К тому же он начал работу над документальным фильмом о судьбе Итальянской Армии в России.

            Первые же кадры будущего фильма Риккардо Соттили- воронежские степи, закатное солнце и голос Соттили, читающий с итальянским акцентом стихотворение Светлова, захватили меня. Я ещё в школе на каком то вечере читала это стихотворение, выученное наизусть, а в Воронежских степях я в детстве проводила лето в хате у прабабушки, пока она была жива. Потом в фильме пошли уже отснятые кадры- свидетельства и воспоминания очевидцев событий, им уже минимум под 80 лет. В фильме меня возмутил русский байкер, который утверждал безапелляционно, что в России молодёжь уже не знает ничего о Второй Мировой. Мой сын-подросток  и его друзья, например, знают о Второй Мировой гораздо больше, чем я. Правда они учатся в гимназии…

 После презентации будущего фильма на малую сцену «Балтийского Дома» вышли русский и итальянский актёр. Они разыграли страницы книг Марио Ригони Стерна. Звучала то итальянская, то русская речь- поток сознания итальянского солдата, замерзающего в русских степях… Это была хорошая режиссёрская находка. Таким солдатом, замерзающем бессмысленно и непоправимо в чужих землях, может оказаться любой человек. Ещё у меня в голове проносились строки из какой-то книги Фердинанда Селина- о том, что он ни за что, ни под каким соусом, ни ради каких угодно высоких идеалов не хочет присоединяться к этим марширующим толпам юнцов, его ровесников, которые идут на какую-то войну. Этот пацифистский пафос Селина в конце 30-х выглядел бы кощунственно и преступно, но я читала Селина в начале 2000-х, и  я тогда страстно полюбила Селина…

                 Потом к итальянскому и русскому актёрам интеллектуального вида присоединилась красавица итальянка. Разыгрывалась сценка о том, как итальянец входит в избу к русским, итальянец смертельно голоден, его ведут животные инстинкты- запах супа, еды, избяное тепло… В избе оказываются русские вооружённые солдаты в зимних шубах и шапках со звёздами, они молча позволяют итальянцу наестся супа и уйти живым.  Если честно, то эти сцены показались мне надуманными, пафосными, нереалистичными. Моя мама, которая родилась в 1930, и которая во время войны была девочкой 11-15 лет, рассказывала об итальянцах что-то другое…

            Режиссёр Соттили и его переводчица Ирина после аплодисментов растроганной публики сказали, что собираются ехать в Кантемировку, где будут снимать свидетельства оставшихся в живых участников тех событий. При слове «Кантемировка» я уже не выдержала. Кантемировка, мистическое  село в Воронежской губернии, которое описывается ещё у Андрея Платонова в рассказе «Река Потудань», оно было практически родным селом моей матери, там, в тех краях, в соседнем селе Новомарковка, сливающимся с Кантемировкой, она родилась, провела своё военное подростковое детство, в тех краях я сама бывала не раз- в глубоком и не очень глубоком детстве, пока были живы родственники и родственные связи с той землёй. Я подошла к Соттили и рассказала о своей матери, которая являлась непосредственным свидетелем военных событий, которая всё помнит и ярко умеет рассказывать.

            На следующий день в нашу маленькую хрущёвскую квартирку пришли итальянцы с кинокамерами. Перед приходом итальянцев не обошлось без приключений. Кот Китс неожиданно решил пометить зеркало в прихожей. Я бросилась оттирать пол, но Китс умудрился сделать очень едкую, яркую пометку. Спасла ситуацию моя мама, Дудина Тамара Матвеевна, в девичестве Тамара Романенко. Она достала пузырёк каких-то изумительных  духов, которые она купила недавно в Луге, оросила ими пол, к приходу итальянцев запах стоял в прихожей потрясающий.

Тамару Матвеевну усадили на диван, над которым висели мои экспрессионистские полотна, типа Тамара Матвеевна- любительница авангардных направлений искусства, установили две кинокамеры- для крупного и среднего плана. Мама завелась с пол-оборота.

-Конечно, я хорошо помню итальянцев. «Яйки! Млеко! Жжжжж!».Они были добрые, не вредные, но, конечно,  мародёрничали. Увидят курицу, раз её винтовкой по ногам. Они просили у нас  яйца, молоко, мёд. Очень любили мёд. Однажды итальянцы напали на стадо гусей и стали их расстреливать. При этом итальянцы боялись немцев. У немцев всё было более высокоорганизованным, они не допускали мародёрства в сёлах и наказывали своих солдат. Моя бабушка припугивала итальянцев: «Сейчас немцам про вас расскажу!».  Началось всё осенью 1941 года. Наши ушли, и наступило страшное затишье. Мирное население ждало входа захватчиков. Девушки, боясь насилия, измазали лица сажей. Все зарывали дорогие вещи в своих вишнёвых садах. Итальянцы пришли на мулах, на мотоциклах. Они не стали селиться в хатах, часть итальянцев поселилась в большом здании школы, часть- в очень хорошо оборудованных палатках. Мулы везли сани с провизией, с палатками. Итальянцы были хорошо экипированы. Но их тонкие шинели не подходили для русской зимы, провизия быстро кончилась. Итальянцы более всего погибли от морозов, а не от пуль. Когда они стояли на горе за селом, мы, дети, из любопытства часто ходили туда и  наблюдали за ними.

Одна местная девушка Мария  вышла замуж за итальянца. Итальянцы  устроили весёлую свадьбу, они играли на губных гармошках. Потом итальянцы открыли в селе давно забитую гвоздями коммунистов церковь и стали там проводить католические службы. Итальянцы приходили в церковь организованно, целыми полками, католический священник проводил службу. Итальянцы носили на гуди иконки. Русское местное население вспомнило о своей православной религии, и стало тоже посещать церковь. Церковь работала по дням- то для католиков, то для православных.

Немецкие и итальянские фашисты окружили Кантемировскую дивизию, она попала в котёл, было взято в плен множество русских солдат. На холме  построили огромный загон из колючей проволоки, туда были согнаны пленные. Мы, дети, наши матери, мы  ходили в этот концлагерь и бросали пленным помидоры, картошку, огурцы, яйца. Русских пленных отдавали местным жителям, если они говорили, что это их родственники. Все местные жители набрали себе множество «родственников», у нас в доме жил юноша Стёпка. В то время активизировались местные полицаи из своих же, из русских. Они выдали всех коммунистов, более того, часто они сажали в концлагерь людей зажиточных, чтобы отобрать их вещи и драгоценности. Потом в концлагерь были отправлены девушки-партизанки из Россоши, они были комсомолками и были направлены на подпольную работу, но их выдал полицай Басов. У одной из девушек в соседнем селе остался маленький ребёнок.  Моя мать тоже была отправлена в концлагерь полицаями.

 Мать и отец были зажиточными людьми, они недавно вернулись из ссылки на Амударью, где отец был начальником пароходства, мать в Кантемировке работала начальником швейного комбината. К тому же в семье были петербургские реликвии бабушки Бутовой Прасковьи Тимофеевны, она до революции вращалась в аристократических кругах, была женой прапорщика, у неё был свой чайный заводик когда-то. Из ссылки в Узбекистан, куда были отправлены в 30-е годы многие аристократы Петербурга, наша семья привезла много хороших вещей. Полицай Поликарпов, который до войны был подчинённым матери, дружил с нашей семьёй семьями, выдал мать фашистам. Посадив человека в концлагерь, полицаи врывались в дом, делали обыск- попросту всё выносили, что находили драгоценного.

Я ходила к колючей проволоке, передавала маме продукты и вещи. Когда концлагерь охраняли итальянцы, они разрешали нам общаться, позволяли передавать передачки, продукты. Когда же лагерь охраняли полицаи, то мы знали, что лучше не подходить- могут застрелить. Девушки-партизанки вели себя гордо, итальянские офицеры относились к ним галантно- угощали их коньяком и шоколадом. Однажды я пришла к маме, и вдруг увидела, что из концлагеря выезжает грузовик, в нём- женщины, у одной из них развевается голубой газовый шарфик на шее. Я испугалась, это был шарфик моей матери, я решила, что её увозят на расстрел. Потом оказалось, что это отвозили девушек-партизанок, моя мама одной из них подарила свой шарфик. Девушек расстреляли, один дедушка случайно оказался свидетелем этой сцены и всем нам рассказал о том, что видел. Девушек расстреливали русские полицаи, вообще  расстрелами занимались только они. Полицаи приказали девушкам вырыть могилу, раздеться догола- у девушек были красивые крепдешиновые платья, туфли, и полицаи захотели забрать себе эти вещи. Потом однажды советские солдаты сумели порвать колючую проволоку и устроили массовый побег, удалось сбежать из концлагеря живой и моей маме.

В школе в соседнем селе итальянцы квартировались, и мы, дети, ходили  к ним, выпрашивали у них карандаши, перьевые ручки, чернила, бумагу, тетради, книги. Мы хотели учиться, и итальянцы нам давали канцелярские принадлежности. Потом в школе итальянцы и немцы устроили госпиталь. Потом пришла советская армия, итальянцев санитаров расстреляли, врача оставили живым и заставили его лечить оставшихся в живых раненых. Однажды я пришла в школу, и увидела, как русские солдаты тащат за ноги по ступеньками красивого итальянского раненного парня.  Он был ещё живой. Его кудрявая голова стучала по ступенькам, у него были яркие синие глаза. Я стояла под лестницей и рыдала от жалости к этому итальянцу.

После боёв и отступления АРМИР все поля и степи вокруг были в трупах замёрзших итальянцев. По снегу бродили ещё живые мулы, валялись перевёрнутые сани. Мы, дети, стали на них кататься с гор, потом пытались использовать их как лодки, но они оказались из фанеры, размокли и развалились. После ухода итальянцев остался их огромный склад с обмундированием и спиртным-  коньяком и спиртом. Советские солдаты, захватив склад, перепились, и утром они все были уничтожены немцами. Тонкие итальянские шинели, итальянские солдатские одеяла, альпийские ботинки с шипами- всё это разошлось по местному населению. Мы, дети, носили долго ещё и после войны пальто, юбки, платки, перешитые из тонкого сукна, на ногах у многих были итальянские ботинки, правда, шипы мы научились отрывать.  У нас дома до сих пор сохранилось итальянское солдатское одеяло из серой шерсти нескольких оттенков.

Съёмочная итальянская группа слушала рассказы моей мамы, переводчица периодически переводила рассказанное на итальянский язык. Красивая актриса задавала иногда вопросы. Переводчица Ирина Двидова рассказала об участниках проекта- все они из Флоренции, люди творческих профессий. Потом девушка-оператор сняла на кинокамеру фотографии из семейного архива. Фотографии довоенные и послевоенные, но дающие представление о той реальности, в которой разворачивалась трагедия АРМИР.

На прощание сделали снимок- Тамара Матвеевна, внуки, итальянская киногруппа. Итальянцы сказали, что им не хочется уходить из нашего дома, и что они обязательно пригласят в марте на премьеру фильма. В ночь они уезжали в Воронежскую область, в Кантемировку и Россошь, искать там следы ещё не полностью съеденной временем правды событий.

Мать моей мамы, моя бабушка Раиса Яковлевна, умерла вскоре после войны, ей было всего 39 лет. Её муж, мой дедушка Матвей, пропал без вести в конце войны. Моя мама в 18 лет поехала в Ленинград, учиться в институте имени Герцена и работать на заводе «Красный треугольник», чтобы содержать семью-  свою бабушку (мою прабабушку Прасковью Тимофеевну), оставшуюся в Новомарковке, и своего малолетнего брата Вячеслава, который воспитывался бабушкой...  

 На вопросы итальянцев: «А может, всё же, кто-то из итальянцев остался и ассимилировался в России?», моя мама ответила: «Нет! Никто не остался! Все ушли и погибли!». Девушка Мария тоже вскоре осталась одна, детей от итальянца у неё не было, и она вскоре вышла замуж за русского мужчину. Итальянское одеяло до сих пор в отличной форме, моль его не съела. Оно жёсткое, тонкое, кусачее и очень тёплое, я сплю под ним на даче.  По мотивам рассказов моей матери о войне я написала статью «Бликующая победа», но  в 1990-х годах она так и не была нигде опубликована.