Олег Яхнин

ЛИЦА ИЗ ГНЕЗДА

 

            Роман  Кена Кизи «Над  кукушкиным гнездом»  издательство «Вита Нова» выпустило в солидной серии «Рукописи», а, следовательно, в могучем кожаном переплёте с позолоченными железными уголками, на роскошной толстой бумаге, предназначенной для приятного долгожительства, с массой черно-белых и цветных иллюстраций, сделанных художником Олегом Яхниным.

            В-общем, книга, являвшаяся сначала книгой-манифестом молодых американских бунтарей 1960-х, превратилась не просто в книгу-зеркало ушедшей эпохи, но в книгу-памятник, материальный носитель которого сделан добротно и, что называется, на века. Автор «библии хиппи и поколения цветов»,  ревнитель расширения сознания при помощи ЛСД, в общем, асоциальный деятель махрового американского андеграунда, посмертно начинает получать мировые почести, позолоченные обелиски из мрамора и гранита в виде шикарно изданных фолиантов. Нормальный путь заглядывавших за пределы её величества Нормы. 

            На русской почве  «Кукушкино гнездо» угнездилось с большим опозданием. Дебютная книга Кеннета Элтона Кизи вышла в Америке в 1962 году, на русский была переведена Виктором Голышевым примерно  четверть века спустя- во времена горбачёвской оттепели. Сорок лет спустя (Дюма так и не потянул такую долгоживучесть своих мушкетёров) книга Кизи удостоена в России особого издания- в разряде  общепризнанной мировой классики, «одной из вершин современной американской литературы» (поставим заметку на полях, банально, но умиляет-  как и в 20, и в 19 веке современным является факт, отстоящий лет на 50, пол века нужно на то, чтобы до современников дошло их современное)...

            Можно представить, насколько сложной была работа художника Олега Яхнина. Фильм Милоша Формана, материализовавший героев романа ещё в 70-е, способен навсегда лишить читателя полёта своего воображения. Джек Николсон в роли Макмёрфи, остальные тонкие, очаровательные, нервные актёры фирменной формановской экранизации создали параллельный мир Кизи, от которого невозможно отмахнуться, который застит глаза.

            Первое впечатление от иллюстраций Яхнина- раздражение. Не то. Они не такие- обитатели кизиевского американского дурдома. Глухой чёрный фон, испещрённый завитками белых проволочных букв и слов, преувеличенно крупные планы портретируемых, когда даже уши не влезают в рамку. Страшные лица, с безжалостно прорисованными морщинами, шрамами, дефектами блёклой нездоровой плоти. Иногда с синими штампами, припечатанными на лоб. Огромные, почти иконописные глаза- единственные чистые поверхности на помятых кожных ландшафтах, очень увлекательно и смачно прорисованных рукой художника. Ну и понятно- лица, чья мясная белковая основа тщательно отбомбардирована  плевками жестокого внешнего мира.  Но даже красавицу блондиночку, девушку Кэнди, вовсе не сумасшедшую, инопланетянку, прилетевшую в дурдом  поделиться с больными нектаром свободы- даже  её Яхнин не пощадил. У него получилась чистая, нежная простая проститутка от слова «просто», молодая, но уже в морщинках, щербинках, со складчатой шеей, свидетельствующей о недоедании, бедности и невзгодах до пятого колена её предков. Но зато с огромными добрыми глазами святых дурнушек. Такое лицо могло бы быть у Сонечки Мармеладовой, чем то таким кристально пронзительно честно американским веяло от героинь фильма «Генералы песчаных карьеров». «Лица, одни лица и ничего больше кругом»,- неточная цитата из романа Кизи, перекликающаяся с неточной цитатой из Достоевского: «Люди, одни люди кругом, и ничего больше».

            Лица и орнаменты из взбесившихся фраз и слов, как пронзительный бред в сумасшедших  головах обитателей обители скорби. На обратной стороне каждой иллюстрации, изображающей лицо того или иного персонажа или их сплетения- мельтешение букв, в котором с трудом можно вычитать фразу: «аэтотдлинныйрыжийсдлиннымирыжимибаками» и т.п. Длинное смутное нерасчленённое  месиво слипшегося сознания, переставшего оперировать привычными расчленёнными блоками слов, предметов, понятий. Орнаменты из букв красиво сплетены, отсылая к буквенным шрифтам русского авангарда, к сферической перспективе Петрова-Водкина, буквенной плоти Бурлюка и Кручёных. Постепенно плоть книги затягивает всё больше и больше, погружая в грандиозный ужас от осознания безнадёжной человеческой несвободы, когда ключ от двери внаружу, из ада и кошмара- в руке у каждого. Стоит только захотеть, но это хотение и оказывается невозможным. Это погружение в осознание ада несвободы сопровождается выныриванием из плотности текста плотных зримых морд на иллюстрациях Яхнина, с расширенными от ужаса огромными глазами. Лица персонажей книги- от борца за свободу  Макмёрфи до  блюстителя несвободы медсестры Гнуссен, лица  безнадёжно вялых «овощей» и лица с проблесками жажды свободы других обитателей психушки сменяют друг друга, как кадры в киноленте, как одинаковые окна вагонов в подземке, в движущейся череде нарастающего кошмара. На выхлопе- чёрные, как у дьяволов, но человеческие, нестерпимо человеческие хари негров-санитаров, прислуживателей «Комбината».  И- аут- труп свежезадушенного Макмёрфи, над которым склонился, подобно архангелу, освободившийся от пут индеец Бромден по кличке Вождь. На обороте- всё такая же неразрешимая слипчатость успокоенных округлых букв. Мир как спутанный текст из ладно подогнанных динамических конструкций слов. На изнанке- личности, лица, бесконечные неулыбчивые жуткие лица. «Знаешь, чем сразу удивила ваша больница?- Тем, что никто не смеётся!». Рыжий Макмёрфи, пронзительно голубоглазая фашисточка Гнуссен, девушка Канди и негры-санитары-  пожалуй, самые западающие, незабываемые облики, вышедшие из под кисти Яхнина.

              Мягкий  неоавангард букв, нарисованных рукой Яхнина, перекликается с названием «неоавангард»- направлением в американской литературе, к которой относят Кизи, Керуака, Берроуза, Гинсберга. Войти в изменённое сознание, всё смешать в доме Облонских, чтобы на изнанке проросли божественно неповторимые индивидуальности, не сливаемые в безликую толпу.

            Можно сказать, что Олег Яхнин вышел с честью из борьбы с Милошем Форманом. Его визуальный вариант Кизи захватывает не меньше. Бесконечно индивидуальные ландшафты человеческих лиц томятся в гнезде срамной птицы, не желающей предаваться заботам материнства и продолжения рода.