Владимир Ярёменко-Толстой

-Володя, ты очень давно покинул Россию. Ещё в те времена, когда мать родина с трудом выпускала своих чад за границы своей юбки. Как тебе удалось прободеть железный занавес?

Как только коммуняки начали давать загранпастпорта всем желающим для частных поездок в страны Соцсодружества, а это случилось весной 1989 года, я незамедлительно обзавёлся польским приглашением и поехал посмотреть, как живут наши Меньшие Братья. Для поляков и чехов я был по тогдашней терминологии Большим Братом. Из Чехословакии  поехал на выходные в Австрию. Граница с Австрией была открыта, чешские пограничники меня пропустили, а австрийцы даже не зашли в вагон. Однако, когда я возвращался назад в Прагу, чешские пограничники не захотели меня пускать обратно в страну, они зачем-то начали звонить в советское посольство, но в советском посольстве никого не оказалось  в воскресенье вечером, даже дежурного, поэтому они сказали, чтобы я переночевал в Австрии и пришёл к ним снова на следующее утро. Я доехал поездом до первой австрийской деревни и стал искать местного шерифа, чтобы попросить политическое убежище, так как меня могли посадить за измену Родине и бегство на Запад, если бы чехословаки сдали меня советским дипломатам. Шерифа я нашёл в местном трактире уже навеселе, он угостил меня пивом и жареной сосиской, а на следующее утро отвёз в беженский лагерь под Зальцбургом. В лагере было полно всякого сброда – югославы, румыны, болгары…Беженцев оформляли на эмиграцию в США, Канаду, Австралию и Новую Зеландию, ждать своей очереди приходилось от двух до трёх лет, но из лагеря выпускали гулять, можно было съездить на пару дней в Вену.

-Ты, говорят, учился у самого Хундертвассер?

Да, я поступил в Венскую Академию Художеств, где Хундертвассер был профессором. В лагере я рисовал маленькие картинки на упаковочном картоне, принёс это в академию, а Хундертвассер, который был евреем, тоже когда-то рисовал нечто подобное во время войны, когда сидел в концлагере, который по иронии судьбы находился в том самом месте, где и мой беженский лагерь. Хундертвассер прослезился и выхлопотал мне стипендию на обучение в Академии, а заодно и вид на жительство в Австрии.

-Как ты стал Толстым?

Это случилось в Лондоне, куда я перебрался после окончания Академии в середине девяностых. Там был один чел по фамилии Милославский, а потом вдруг мне его представили как Толстого. Я сказал, что тоже хочу быть Толстым, так как я был тогда очень худым после лагеря и обучения в Академии, стипендии Хундертвассера мне едва хватало на еду. Милославский сказал, что надо пойти к нотариусу, заплатить двадцать фунтов стерлингов, написать заяву…Это оказалось совсем несложно.

-Ты основатель движения «голая поэзия». Расскажи, как тебе удалось раздеть первого поэта?

Я никого не раздевал, поэты сами начали раздеваться. Это было в Лондоне. Мы с моим другом Тимом Гадаски (Артёмом Гадасиком), русским поэтом-эмигрантом, однажды гуляли в Хамстедском парке, а потом решили поискать дом Зигмунда Фрейда, который жил в Хамстеде (это престижный район Лондона) во время войны. Заблудились и зашли выпить пива в тамошний паб, а там собиралась группа Хамстедских поэтов (Hamsted Poets), очень классные поэты, много известных профессоров и много юных поклонниц. Нам больше всего понравились поклонницы. Мы сказали, что мы тоже поэты, можем почитать стихи, но пишем только по-русски, однако никто не захотел нас слушать. Тогда мы сказали, что есть такой тренд в России – голая поэзия, когда поэты обнажают не только душу, но и тело. Это возымело действие, нас пригласили выступить в следующую пятницу, они в том пабе собирались по пятницам. Все были в восторге от нашего перформанса, мы выли кикиморами, бегали голыми среди столиков, тряся гениталиями перед лицами наиболее сексапильных девушек, чтобы быть на подъёме…После этого нас стали приглашать в университеты выступать перед студентами. Кстати, некоторые юные поклонницы хамстедских поэтов тоже начали писать стихи и читать их голыми, а потом и профессора начали голыми читать, а потом в 1998 году мы провели в Лондоне в Институте Современного Искусства первый фестиваль Голых Поэтов. Вот так это было на самом деле. Если не верите, спросите Петю Белого, он тогда жил в Лондоне и не даст соврать…

-Ты автор романа «Мой-Мой». Долго ли ты писал свой толстый роман?

«Мой-мой» я написал на одном дыхании за полгода, писал каждый день, ни дня без строчки, чтобы не потерять драйв.

-Ты утверждаешь, что Топоров вместе с Лимбусом зарубили твой роман. Каким он был на самом деле, о чём он был?

Топоров ничего не зарубил, они просто неумело и очень непрофессионально подсократили роман, выкинули некоторые ключевые места, романтические отступления, без которых теряется логика, то есть сделали упор исключительно на секс, выставили меня чуть ли не маньяком, написали, что я венский сексуал-анархист, а я на самом деле поэт тонкого лирического плана…

-Нет ли у тебя желания издать свой роман в некупированном виде?

Конечно, есть, я бы с удовольствием это сделал, тем более, что договор с «Лимбусом» был на пять лет и теперь они мне не могут запретить его переиздать. Надо найти издателя.

-Ты мастер провокации, художественной и не только. Это качество тебе досталось от предков, или ты его в себе холил и взращивал?

Конечно же, это досталось мне от предков - это традиционный русский архетип так называемого «антиповедения», описанный замечательным филологом Борисом Успенским в его трудах по истории древнерусской литературы. Ярким образцом такого «антиповедения» был протопоп Аввакум, его сажали в яму, били кнутами, а он продолжал юродствовать и обличать тогдашних церковных иерархов и светскую власть. Сейчас мой австрийский друг Феликс Штрассер пишет пьесу по житию протопопа Аввакума и хочет, чтобы я сыграл главную роль.

-Кто были твои родители, тоже из мира искусства?

Нет, мои родители – простые советские люди, которые всегда всего боялись и ничем особым не выделялись.

-Говорят, ты служил в иностранном легионе?

Нет, в иностранном легионе я не служил, но мне довелось послужить в австрийской армии в знаменитой дивизии «Эдельвейс». Я был удивлён, что меня с моим зрением записали в горные стрелки. Австрийцам нужны были солдаты на охрану швейцарской границы, поскольку наркоторговцы переправляли в Швейцарию бабки через Альпы с территории Австрии. Я ни в кого не стрелял, оружие не носил, а был всего лишь переводчиком, поскольку надо было допрашивать русскоговорящий криминальный элемент – украинцев, русских, чеченов и грузинов…

-Ты жил в Австрии, в Англии, в Германии, теперь в Италии. Что заставляло тебя перебираться из страны в страну?

Я всегда хотел жить в тёплой стране на берегу моря, питаться свежей рыбой и экзотическими фруктами. Вот теперь я нашёл наконец-то такое место, где можно недорого и красиво жить, тем более, что это не страна третьего мира, а цивилизованная Европа, юг Италии, там история в каждом камне. Там было древнее государство Сибарис, входившее в состав колоний Великой Греции, там Спартак со своим войском уходил на Сицилию, там были римляне, викинги, сарацины, а самыми последними напали америкосы в 1945 году, когда Италия и Германия уже капитулировали, они зверским образом разбомбили несколько старинных монастырей, обстреливали прибрежные города с кораблей. В Скалее, расстреляли византийскую капеллу в старом городе, она и сейчас там разрушенная стоит, а бабушка-соседка рассказывает туристам, как америкосы стреляли – «американи, бух-бух» кричит она и машет руками, показывая на руины с остатками фресок…

 

-Ты написал множество абсурдистских пьес. Какую из них ты считаешь наиболее удачной? Что было поставлено и имело наибольший успех у зрителей?

За те два года, что я был директором Русского Театра в Берлине, я почти всё поставил сам, что-то поставили в Австрии, что-то поставил Кирилл Ганин в Москве. Я слабо надеюсь, что по моим пьесам снимут сериал для Первого Канала, но надеюсь, что когда-нибудь снимут, хотя для этого надо сперва снять директора Первого Канала и ещё пару чиновников…

-Ты рассказывал о мастерстве фуршетов и тусовок. Где фуршетно-тусовочная жизнь самая жирная?

Сейчас фуршетно-тусовочная жизнь из-за кризиса практически полностью сошла на нет почти везде в Европе. В Берлине в Русском Театре мы иногда поили народ халявной водкой, но это было уже давно и неправда.

-Ты написал книгу о писающей девочке. Но она прозвучала намного меньше, чем «Мой-Мой». Как ты думаешь, в чём успех первой книги и скромность второй?

После того, как я залупнулся с «Лимбусом», мне перекрыли кислород на книжном рынке, издательско-литературный круг узок, особенно в Питере, подобных вещей там не прощают, все повязаны премиями, общими проектами и т.д.

-Тебя в жизни окружают экстравагантные друзья. Кто из них не потерялся из твоего дружеского окружения с годами?

Я очень ценил писателя Шуляка, который не побоялся бросить вызов питерской литературной мафии своим замечательным романом «Инферно», который до сих пор не издан, но доступен в сети. Этой весной Шуляк исчез, возможно, его закатали в асфальт чёрные риэлторы, поскольку он занимался недвижимостью, хотя есть мнение, что он ушёл в подполье, обидевшись на мир за непонимание и непризнание.

- Собираешься ли ты вернуться в Россию?

Я возвращаюсь в Россию несколько раз в году. Последний раз был этим летом.

 -Расскажи о своём домике в Калабрии…

В Калабрии сейчас на самом деле очень дешёвая недвижимость, это нетронутые заповедные места – пять часов езды на поезде от Рима. В Скалее за 15-20 тысяч евро можно купить небольшую квартирку, а тысяч за 30-40 можно взять уже что-то очень хорошее, в Питере за такие деньги даже комнату нормальную не купишь, не говоря уже о Москве. Потому москвичи сейчас скупают там недвижимость пачками. Я знаю одну московскую старушку, которая купила уже пять квартир, четыре сдаёт, а в одной живет сама.

 Скалея – это небольшой, но очень удобный город с прекрасной инфраструктурой, поэтому его так полюбили русские. Город растянулся на восемь километров вдоль моря, то есть – там восемь километров пляжей… Еда дешевле, чем в Австрии или в России. Климат очень мягкий – в августе было 26-28 градусов, в январе, когда я туда приехал первый раз посмотреть места, было 15-18 градусов тепла. Рай на земле.

В Скалее существует несколько десятков агентств недвижимости, есть и русские агентства. К сожалению, имеются случаи, когда кидают, но не так, чтобы деньги украсть, а просто втюхивают русскому клиенту какой-нибудь неликвид или квартиру с ипотечного аукциона, которую купили за три копейки, а продают за три рубля. Если кому из творческой братии  надо найти хороший объект, я с удовольствием помогу за небольшой гонорар. На самом деле, можно и частным образом что-то выгодно купить, без агентств…

А домик я пока не купил, решил для начала взять самоё дешёвое, купил кухню, то есть студию, там всё в одной комнате, но есть небольшая терраса. В августе ко мне заехал из Милана со своей молодой женой Андрей Рудьев – отец мисс России 2009 Сони Рудьевой, которая сейчас работает в Италии супер-моделью. Так они у меня на террасе палатку поставили и, ни они меня не стесняли, ни я их. Жаль только, что Соню они с собой не привезли - она на Сардинию отдыхать улетела, там домики всякие крутари покупают, там и Берлускони, и Путин, и Абрамович на яхте иногда подгребает…

-А что ты думаешь о Льве Толстом, о его уходе, о том, как в Европе относятся к нашему великому писателю?

Ира, что касается ухода Толстого 100 лет назад, то меня больше волнует

уход (исчезновение) писателя Шуляка, который таинственно пропал весной

этого года, лучшие произведений Шуляка остались неизданными, в то время

как произведения Толстого изданы и переизданы.

Правда, я уже несколько лет работаю над "Тайными дневниками Толстого",

но это пока тайна... Это будет открытием для любителей литературы и

искусствоведов. Ещё я написал сценарий для фильма "Анафема" о последних

годах жизни Толстого, после того, как его предали Анафеме иерархи

Русской Православной Церкви, вижу в роли Толстого Жерара Депардье, ищу

продюсера. Кстати, анафема с Толстого, насколько мне известно, до сих

пор не снята.

Тексты Толстого меня прикалывают своей неторопливостью и

многословностью, а книги толщиной. Люблю читать и перечитывать Толстого,

даже если это не Лев, а Алексей или Константин. Люблю смотреть

развлекательную программу "Время" на 1-ом канале в исполнении Петра

Толстого, гораздо больше, чем "Прожектор Перисхилтон", потому что Пётр

Толстой никогда не кривляется и не хихикает, а читает новости с

серьёзным лицом. Но ТОЛСТЫХ женщин не особо люблю, хотя и этим пару раз

в своей жизни грешил, но на Татьяну Толстую точно бы ни за что в жизни

не полез... Когда-то я ещё любил толстые журналы, но это было в далёкой

юности...

В Европе отношение к Толстому варьируется в зависимости от страны, в

Италии, например, Толстым зовут одного из персонажей популярных

итальянских комиксов. В Англии же, Толстой - это герой скабрезных

романов писателя-битника Эрика Грина, сексуально озабоченный

мальчишка-школьник, попадающий в глупые истории... В Австрии и Германии

знают и любят именно Льва Толстого, поэтому немцы относятся к Толстому

серьёзно.