Петер Эстерхази

ВОСПИТАНИЕ ПЕТЕРА ЭСТЕРХАЗИ, АРИСТОКРАТА

СОЦИАЛЬНО ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЙ ГРАФ

 

В толстенном романе венгерского писателя Петера Эстерхази «Harmonia caelestis» («Небесная гармония») первая часть посвящена разным историям про отца автора. То отец-  палатин и князь Священной Римской империи, то он инспектор природоохранного ведомства, то в гробу видел платить алименты, то он попадает под разборку куруцей и лабанцев, то он целовал мужчину всерьёз лишь однажды, то его казнят, то он по молодости- никчёмный амикошон… Иногда в книге встречались сценки весьма фривольные и хулиганские, вспоминалось, что Петер Эстерхази является ещё и автором «Малой Венгерской порногрфии». В-общем, головокружительный поток языка, вязь, из которой  рождается какая-то ностальгическая  печаль по поводу распавшегося на куски отцовства, и какой-то анимализм-падренализм  в природе разлит, из сетей которого автору никак не выбраться. Во второй части этого романа действие уже развивается плавно и размеренно, погружая в перипетии отношений потомков аристократического рода Эстерхази с современниками- учительницей-коммунисткой Варади, экспроприатором Штерком и т.д.

            Сам автор романа Петер Эстерхази, потомок одной из двух ветвей древнейшего европейского рода, выглядел очень импозантно, со своими голубыми глазами, орлиным породистым носом и шевелюрой белоснежно-седых волос. Так легко было представить его в бархатном камзоле с воротником-пластроном, или в серебряных латах на коне. Издательство НЛО (Новое Литературное Обозрение) выпустило в свет его эпохальный роман в серии «Современное европейское письмо», а Венгерское консульство устроило пышный приём в честь презентации книги на русском языке в Петербурге.

 Пока долго фланировали по запробковевшему к вечеру   городу в машине, переводчик книги Вячеслав Середа, который отдал роману Эстергази не меньше лет жизни, чем сам автор, рассказал немного и об именитом венгре, которому пророчат Нобелевскую по литературе, и о себе. Петер Эстергази начал печататься ещё в давние 70-е при коммунистическом  режиме Яноша Кадара. Стал известным эссеистом и прозаиком. Отец четырёх сыновей. Во время смены режима неожиданно выступил против реституции и возвращения семейству Эстерхази хоть каких то земель и замков, принадлежавших некогда этому роду, чем вызвал гнев одних и уважение других. Над книгой «Небесная гармония»  работал лет десять, в Венгрии она вышла в 2000 году, то ли подводя итоги веку 20 и опыту Венгрии за  прошедшие 20 веков, то ли делая рывок для перехода к новой  жизни после Миллениума…

             

-Господин Эстерхази! Основная тема вашей книги- поиск отца, родины, родовых корней…

-Я на всё это смотрю с точки зрения формы, и форма здесь- это семейный роман. Это очень традиционная форма, и она практически не существует в современном виде, или же  существует в форме сериалов и мыльных опер. Но, по-моему, это очень удачная форма. В ней очень много энергии. А предметом её является то, что хорошо известно любому. Потому что любой человек понимает те отношения, те взаимосвязи, которые существуют в семейном романе. Я хотел использовать возможности этой формы. С другой стороны это такая подозрительная форма. Семья, о которой здесь идёт речь- это аристократическая семья. Сразу появляется опасность впасть в снобизм, в чрезмерную эмоциональность. Но и естественно, ностальгия угрожает. Может, кому то ностальгия нравится, но я её терпеть не могу. Ностальгия мне  кажется лживым воспоминанием.

- В современной литературе вы не одиноки, погружаясь в историю рода. Роман «Дети полуночи» Салмана Рушди, либретто Владимира Сорокина «Дети Розенталя», книги Орхана Памука совпадают с вашими поисками отца, внимательным вглядыванием в историю семьи, нации- на метафизическом уровне. Насколько вы опирались на то, что  происходило в литературе, или же это был шаг в вашем личном творчестве?

-У меня при написании романа возникает столько проблем, что различными направлениями и трендами некогда заниматься. Можно, конечно, самодовольно заявить, что это тренды мною занимаются. Но ни одного серьёзного писателя такие вещи не интересуют. Может, конечно, что-то такое в воздухе носится. В моём случае это другое. Я всегда хотел что-то сделать с фактом принадлежности меня к такой семье, как Эстерхази. Я хотел как то использовать тот факт, что я ношу ту же  фамилию, что и мистическое для европейской истории  имя.

-Можно ли сегодня быть аристократом?

-По- моему, нет. Мне кажется, что аристократии пришёл конец. Этот пласт не существует, по крайней мере в Венгрии его нет. Я не аристократ.

-Может что-то изменится? Вам бы этого хотелось бы?

-Нет. Быть герцогом очень скучно. Я прочитал горы книг, перекопал кучи библиотек. Я понял, что все эти люди  были так же ограничены, рамки их свободы были также ограничены, как и у простых людей. У них не было и секунды свободного времени. Мне очень повезло, что я родился не 200 лет тому назад. Тогда бы я стал очень богатым и вёл бы жизнь социально чувствительного графа. С другой стороны хорошо, что я родился именно тогда, когда родился, ибо если бы я родился на 20 лет позже, то я бы не застал бы уже в живых тех членов моей семьи, которые ещё могли мне рассказать о том, что значило когда то принадлежать к одной из богатейших семей в Европе. С другой стороны я вовремя родился, потому что чуть раньше- и вся эта диктатура и социалистическая фигня порушили бы мою жизнь.

-Чтобы написать такой роман нужно, чтобы у человека был бы либо грант, либо  богатый поклонник и спонсор, или же бесконечно преданная, готовая идти на жертвы семья, или бешеная энергия…

-Меня может семья бы и поддержала бы, но у писателя семья существует как раз за тем, что надеется, что писатель то как раз её и будет содержать. Я, к счастью, принадлежу к тому небольшому числу писателей, которые могут жить со своих книг. Но те 9 лет, что я писал книгу, как раз финансово успешными назвать нельзя. У меня, к счастью, не было такой ситуации в жизни, когда для зарабатывания денег приходилось бы делать что-то другое. Мне повезло, что в 1995  я получил значительную по денежному содержанию венгерскую премию, а в 1997 году грант.

-Вы «Производственный роман», который вас прославил и до сих пор переиздаётся, написали ещё в 1979 году, когда был советский союз писателей Венгрии. Жизнь в колыбели советских писателей или на свободе- где она приятней?

-Сравнивать это невозможно. Самая дрянная демократия лучше диктатуры. Относительно того режима, который существовал в Венгрии до 90-х, я не могу сказать ни одного доброго слова.

-Ни одного? Нам в СССР казалось, что в западных социалистических странах люди жили так хорошо по сравнению с нами…

-Про Гитлера тоже можно было бы что-нибудь хорошее сказать, потому что при нём шоссе строили. У нас тоже в кадаровское время были отличные детские сады. Ну, можно конечно похвалить социальную защищённость. О таких вещах можно говорить. И, конечно, сказать, что с 1945 года Венгрия пережила серьёзную модернизацию. Люди влюблялись и тогда. Но сама система, режим, он был лживым и безобразным.

-У нас в России  тоже полно лжи сейчас.

-Можно говорить, что гражданские режимы тоже могут быть лживыми, но они не закрыты, они позволяют вести разную жизнь. Я вижу здесь разницу. Мы живём не в лучшей демократии, мягко говоря, я это вижу. И политики воруют, и не политики воруют. И всё равно это в тысячу раз лучше, чем диктатура. А может вы коммунистка?

-В последнее время я что-то чуть ли не каждый день вспоминаю работу Ленина «Государство и революция» о сверхмонополиях, которые имеют тенденцию к порабощению всего земного шара. Но лучше не будем о грустном. Вот в  вашем романе мне показалось, что вы находились под сильным  влиянием романа Лоренса Стерна «Жизнь и приключения Тристрама Шенди, джентельмена».

-Редко мне говорят такие приятные похвалы.

            -Насколько на ваше миросозерцание повлиял постмодернизм? Или вы считаете, что принадлежите к другим направлениям в искусстве?

            -Я клялся, что до самой смерти своей матери не буду ругаться нехорошими словами и о постмодернизме говорить. Я уже не очень понимаю, что такое постмодернизм. Но я читал где-то, что к постмодернизму относится и непонимание человеком того, что такое постмодернизм. Но если мы эпоху, в которую живём, называем постмодерном, то одним из девизов её является лозунг «всё сойдёт». Когда сама эта идея появилась, она обладала огромной освободительной силой. Но когда все начали так говорить, когда все говорят, что «всё сойдёт», то начинаешь понимать, что сойдёт не всё. И тогда с большей готовностью человек начинает с чем то соглашаться, а с чем то не соглашаться. Но когда после 11 сентября начали говорить, что  вот это и есть постмодерн, то таким людям хочется в рожу дать. Это идёт волнами. Когда я начинал писать, для меня было очень важно то, что человек может себе всё позволить. Но я увидел, что не всё, что можно себе позволить, это хорошо. И тогда нужно говорить, что не всё хорошо, а только  то, что отвечает каким то критериям.

-Насколько ваш роман завершён? Возможна ли ещё работа над ним?

-Структура первой части- это открытая структура, там есть некий порядок, но это не строгая система. Есть в главах первой части мотивы, но есть и некая система, но не жёсткие рамки. Не обязательно главки читать подряд. Вторая часть- это линейная закрытая история. Для меня это было сложнее, нарративные истории у меня получаются хуже.

-Но всё же это именно роман?

-Я считаю, что это роман. Явно не сонет.

-Вот я написала книгу «Пение птиц в положении лёжа», тоже состоящую из маленьких главок. Но издатели отказались называть это романом, подозревали в том, что это нонфикшн.

-У меня  это роман, это выдуманная история. Другое дело, что в первой и второй части соотношение выдуманного и реального разное. Мне кажется, каждый новый роман тонко определяет новую грань между реальным и выдуманным. Потому что любой писатель столько раз повторяет своему читателю то, что он хочет сказать, что читатель, в конце концов, вынужден поверить, что это правда.

-В Венгрии относятся к вам как к национальному герою? Ваша книга  повышает интерес к нации, истории, стране…

-Правые меня  любят. Это такой знакомый привычный идиотизм. Но иногда меня даже подвергают сомнению -венгр ли я? Но это дураки, о них говорить не будем. Безусловно, в романе излагается та история страны, которая началась с 1945 года. И поскольку история моей семьи является неотъемлемой частью истории  моей страны, то волей неволей я рассказываю историю страны.

-Вы первый раз в Петербурге, какое впечатление он на вас произвёл?

-Ну, Северная Венеция, впечатления туристские, китчевые, набор стереотипов.

-А что-нибудь нестереотипное связывает вас с русской культурой?

-Книги. Европейского автора романа невозможно представить без связи с русской литературой. Именно это яркая роль российской культуры. И польза России не в том, что это огромная страна и в ней живёт 200 миллионов жителей.

- Уже в два раза меньше

-Есть много русских за границей. Роль России  в её сильном культурном присутствии во всём мире. Гоголь гораздо  важнее, чем любой русский царь

-Это ваш любимый русский писатель?

-Любимый- да. Мы в Москве смотрели на грустный памятник Гоголю каждый вечер, ходили мимо него,  и, удивительно, но чем дальше, тем меньше  казался  таким уж грустным…

­-Какие современные русские писатели вам интересны?

-В смысле личных контактов,  или их книги?

-Книги.

-Владимира Сорокина я открыл  для себя 20 лет назад, это было сильное впечатление. Сначала по-немецки его читал с удовольствием, потом его перевели на венгерский. Евгения Попова люблю читать, эссе Виктора Ерофеева- они очень умные по-моему. Виктора Пелевина читал, но для меня он громковат. Конечно, интересно смотреть на то, как отличается ситуация в стране, где коммунистическая  диктатура была не 40 лет, как у нас, а 80 лет. У вас больше борьбы с диктатурой, чем у нас. Скажем, сцена насилия над Сталиным у Владимира Сорокина. Если бы  эту сцену перенести в венгерскую действительность, она бы так не прозвучала бы, как у вас. Если у нас бы кто надругался бы над Сталиным сзади, то этого бы никто бы и не заметил бы.

 

Потом удалось задать несколько вопросов Вячеславу Середе, переводчику Петера Эстерхази.

-Вячеслав, вы сами выбрали этого автора?

-Я учился на филологическом у вас в Петербурге, занимался переводами венгерской литературы. Прочитал дебютную книгу Эстерхази, и так же мало понял в ней, как и сегодня. Проза была необычная,  необычный способ обращения с языком. Все писали с восторгом о первой  его книге о двух мифических братьях. Сдавать экзамены по этой книге я не решился. Я понимал, что в этом кроется что-то завораживающее. 15 лет я учился  читать Петера Эстерхази, следующие 15 лет я его учился переводить. Невозможно так просто взять и его переводить. Потом созрел, почувствовал свои возможности- в 1992 году в «Иностранной литературе» вышла подборка новелл и эссе Эстерхази. Потом я взялся переводить фрагменты из представляемого сегодня романа.

-Будет ли иметь успех эта грандиозная книга? Или она всё же опоздала, сейчас читательские массы любят читать книги потоньше…

-Такая литература не опаздывает. Его книга- она отчасти была  вызовом переводчику.

-То есть творчество Петера вызывает в вас задор соперничества? Что для вас означает быть переводчиком?

-Переводчик должен быть максимально прозрачным стеклом, чтобы вся индивидуальная стилистика, неповторимость письма, энергетика- чтобы всё было максимально передано.

-В романе Эстерхази много афоризмов, летучих фраз. У вас есть любимый его афоризм?

- Один венгерский критик очень точно назвал Петера  «пиротехником слова».Что касается афоризмов… Мне интересна та фраза, над которой я работаю. У Эстерхази есть игра слов, иногда я над ней по 24 часа  ломю голову. Это трудный писатель. По времени переводочасов на единицу слова он  требует гораздо больше затрат, чем традиционная стихопроза. Раз в пять больше.

-Вас связывает с Петером Эстерхази дружба?

-Он очень внимательно относится к переводчикам. Скрытые цитаты, некоторые места, которые трудно интерпретировать, всё это требует постоянного контакта. У нас с ним огромная переписка по Интернету, частые  встречи на Балатоне, где он работает.

-Как вы считаете, какую роль может сыграть для российской словесности книга Эстерхази?

-Стимулирующую. У нас нет такого отношения к слову. У нас много постмодернистских экспериментов, но мало такого отношения к слову. Сам Эстерхази- он не типичный представитель постмодернизма, он представитель самого себя.

-То, что он аристократ по своим корням, это чувствуется в общении?

-Такое воспитание даром не проходит. Наблюдая за Петером, у меня возникло своё ощущение аристократизма и аристократии. Это не гордыня какая-то, а культура, привычка к ответственности, строгость, дисциплинированность. Может, это не черты аристократизма, да и сам Петер не считает себя аристократом, может это просто черты личности Петера. Но мне кажется, что это проявления аристократизма. И ещё, главная его черта- это нормальность. Он иногда неожиданно так реагирует на вещи, что это всех удивляет. А потом понимаешь, что это нормально, это так и должно быть, это норма.