Марина Колдобская

Марина Колдобская, некогда приобретшая известность в городе как куратор выставок современного искусства и как журналист, уже несколько лет возглавляет Санкт-Петербургский филиал Государственного Центра современного искусства. Недавно в издательстве «НоМИ» у Марины вышла книжка её статей «Искусство в большом долгу». Как-то так получилось, что разговор вышел не только об этом…

 

-Когда ты почувствовала влечение к современному искусству?

-Влечет, сколько себя помню.

-А всё же когда ты поняла, что современное искусство отличается от несовременного, и что именно современное ты любишь больше?

- Я всегда чувствовала себя в любом искусстве, как дома, и никакой непроходимой границы между интерактивными видеоинсталляциями и керамическими черепками неолитической эпохи не ощущаю. Я не делю искусство на современное и несовременное, Это фальшивое деление. В большой степени оно определено советской школой, которая вела борьбу с влиянием Запада и внушала, что есть гнусные выдумки разлагающейся буржуазии, а есть искусство правильное, исторически обоснованное. На самом деле любое хорошее искусство было современным на тот момент, когда оно делалось. Более того, именно потому оно осталось в вечности. Выражало какое-то время – тем и интересно. Но мне действительно интереснее всего то, что делается сейчас. Поскольку я живу сейчас.

-Ты, наверное, училась в художественной школе, и там приобрела эту любовь к искусству?

-Я из семьи советских белых воротничков¸ людей науки. Мои родители готовили меня к академической  карьере. У них был шок, когда по выходе из математической школы я заявила, что хочу картинки рисовать и больше ничего не хочу. Единственное, в чём они меня превозмогли, - заставили Мухинское училище закончить. Они считали, что без диплома жить нельзя. Посещала я учебное заведение редко, и очень удивилась, что вообще его закончила.

-И на каком факультет ты училась?

-На дизайне, тогда это называлось  художественным конструированием.

-Куда с таким дипломом  можно было тогда пойти?

-В те времена, если человек серьёзно относился к профессии дизайнера, ему следовало идти в почтовый ящик, ибо только там что-то реально конструировалось. Дизайн - это вообще была смешная вещь в советское время. Дизайн - порождение потребительского общества, когда на затоваренном рынке надо создавать и удовлетворять все новые потребности. А в дефицитном обществе это совершенно декоративная профессия, что-то вроде болонки в голодный год. Поэтому человек, который не хотел идти в «ящик» - фактически шёл на улицу. И я пошла в какую-то советскую богадельню, к которой до сих пор питаю тёплые чувства. Там я числилась чернорабочим, а реально оформляла стенгазеты. Стенгазету надо было делать 2 раза в год, вдобавок мне там дали мастерскую - я получала копейки и могла заниматься чем угодно. Завхозом был бывший военный интеллигент, который любил со мной разговоры разговаривать. Это было такое советское меценатство.

-И  как из этой каморки удалось выбраться на широкие просторы современного искусства?

- В 1987 году, на выставке ТЭИИ в Гавани, я внезапно обнаружила, что в этой стране существует андеграунд. Познакомилась и начала дружить с художниками-нонконформистами и участвовать в выставках. Я тогда была панковатым таким экспрессионистом. Горби-бум, картинки хорошо продавались, но в начале 90-х эта лафа закончилось, и уже стало трудно кормиться от живописи. Надо было искать хлеб насущный. Как-то мне захотелось высказаться по поводу одной выставки. Я написала статью в газету «Смена», и мне сразу предложили вести там колонку о телевидении, - мол, искусство твое никому не нужно, а телевизор люди смотрят. Так я стала журналистом. Тогда можно было с улицы придти в жирный глянцевый журнал и сходу получить ангажемент. Я как-то зашла  в «Плейбой», брать интервью у Артемия Троицкого, а он вдруг предложил мне взять интервью у Собчака. Безумное время, я же говорю: можно было позвонить мэру и придти к нему домой.

-О чём вы говорили с Собчаком?

- О жизни и смерти. Да о сексе, конечно! Собчак тогда был секс-символом Петербурга, и они с Нарусовой дали мне отличное интервью. Теперь такое трудно вообразить.

-А потом ты стала всё больше писать о современном  искусстве, пока не стала специалистом номер один в Питере?

-Номера не будем расставлять. В детстве у меня была спортивная карьера, которая внушила мне стойкое отвращение к любой состязательности. Я писала обо всём, что под руку подвернётся – от политики до искусства, с невероятной наглостью. Но мне всегда было интересно не искусствоведение, а социальная и политическая интрига в искусстве, или наоборот, художественная составляющая в общественной жизни. Жизнь наша причудливая, в ней большая художественная составляющая. А поскольку у меня  есть стремление организовывать жизнь вокруг себя, то я начала организовывать искусство, курировала какие-то выставки,  затевала арт-группы. Когда в конце 90х сквот на Пушкинской-10 превратился в арт-центр, там организовали Музей нонконформистского искусства. Подыскивали директора для этого музея, и я решила, что этим директором должна быть я. Я очень внятно объяснила, почему это так, коллеги мне поверили, и я стала директором. Это продолжалось года 2. Потом мы взаимно поняли, что нонконформизм и память о нём - это одно, а современное искусство, которым я хочу заниматься,- другое. Я ушла из музея в никуда и лежала на пляже. Пролежала недели две, после чего мне позвонил художественный руководитель ГЦСИ Леонид Бажанов и предложил возглавить петербургский филиал. Я немного испугалась, но решила попробовать.

-Начиная с 1995 примерно года, современное искусство стало менее ярким. Может, ярких эпатажных личностей, всяких безумцев и чудаков  в изобразительном искусстве поубавилось…

-В России, когда человек переходит улицу на зелёный свет - его считают яркой эпатажной личностью. Современное искусство- это нормальная реакция на происходящую жизнь. Я не понимаю, почему современных художников считают какими-то монстрами, психами. Нечего на зеркало пенять…

-И ещё второе распространённое общее мнение о современном искусстве - что оно сейчас всё в Москве, а у нас оно захирело  как-то…

-Россия- страна централизованная,  энтропия от центра к периферии действительно имеет место. В Москве на несколько порядков больше денег. К тому же история Питера в 20м веке - это история тяжёлой болезни.

-Это возбуждает творчество!

-Для кого как. Если художник из провинции хочет карьеры и не хочет в провинции погибнуть, - ему  либо в Москву, либо сразу в Нью-Йорк. Но есть такие некарьерно ориентированные люди,  которые превыше всего ценят покой и волю. Они-то и едут в Питер. Когда человек думает, что свобода важнее карьеры, друзья важней клиентов и пр. - тогда он живет здесь.

-Питер не центровой сейчас, но в конце 80-х у нас было самое революционное и передовое искусство, революционней, чем в Москве. Рок клуб, рок поэзия, театр Дерево, Поп-механика, Новая Академия, Пушкинская-10 с целой плеядой ярких неоавангардистов, разбежавшихся по всему миру - всё было нашим.  Почему на нашем болоте перестали рождаться упыри с творческими мутациями?

- Москвичи не согласятся с тобой в вопросе о питерском приоритете. Там был концептуализм великий и ужасный, который всё остальное превосходит в тысячу раз,- так тебе скажут в Москве. На мой  взгляд, сегодня интересные процессы завяли и там и здесь. Возник рынок, устраиваются новые галереи и музеи, возникает инфраструктура, даже образовательные учреждения. Но я мало вижу новых явлений. Мне искусство интересно постольку, поскольку оно расширяет мои представления о мире. Вчера всё было так, а сегодня - иначе. К сожалению, что-то давно уже этого не происходит.

-И твоя функция в ГЦСИ - находить новые имена и ставить печать на них со знаком качества, чтобы творчество какого-нибудь нового Васи продавалось дороже?

- Выражение «ставить печать» меня пугает. Если некому хорошему Васе наше благословление поможет в карьере, то я его, конечно, дам. Если Васю продают сегодня за 1000 долларов, а завтра за 10 000 – слава Богу, одним счастливым человеком станет больше, а жить среди счастливых людей намного приятнее, чем среди несчастливых.

-Ты наверное почувствуешь себя окончательно счастливой, когда ГЦСИ передадут  наконец какое-нибудь большое здание в городе и можно будет создать настоящий европейский Центр.

- Мое личное счастье от таких вещей зависит мало. Но – да, таков мой гражданский долг. Поэтому мы упорно пишем письма в городское правительство. К нам присоединяются все новые силы, все больше людей нас активно поддерживают…

- А кто из городских чиновников?

 - Комитет по культуре, КГИОП, КГА… Все вице-губернаторы на наши ходатайства положительно ответили. Вот недавно вице-губернатор по культуре С.Б.Тарасов написал письмо в нашу поддержку. Директор Эрмитажа М.Б. Пиотровский, Директор Русского В.А. Гусев. В Питере, надо отдать должное, существует профессиональная солидарность. Нам также помогает И.Е. Клебанов, полпред Президента по Северо-Западу.

-А кто вредит?

-Не знаю!

-Но не дают?

- Усилия когда-нибудь должны перерасти в реальные дела. Не может быть иначе. Таков вектор исторического развития. К сожалению, до людей, принимающих решения, это доходит медленно. Мы теряем годы. Поэтому Питер – провинция. Как ни пыжься, как ни золоти.

 -Коллекция современного искусства у вас есть уже?

- Мы ее не собираем, потому что негде хранить. Произведения уходят, уходят… Но вообще я не считаю правильным позиционировать ГЦСИ как музей. Уже есть несколько инициатив по созданию Музея.  Например, на базе коллекции  Манежа. Зачем нам дублировать эти функции? Я считаю, мы должны стать не музеем, а фабрикой современного искусства. Мы должны продюсировать, пропагандировать, выставлять искусство, в основном в области новейших технологий. Этого в нашем городе, и вообще в России, очень не хватает. Мы брали за прототип героическое питерское прошлое - ГИНХУК, который был создан именно как исследовательское, производственное и пропагандистское учреждение. Причем не когда-нибудь, а в феврале 1919 года, когда есть было нечего…  Между прочим, на 20 лет раньше, чем  Музей современного искусства в Нью-Йорке, у нас приоритет. В советское время в Питере об этом забыли, и из самого передового места превратились в ужасно отсталое.

- Давай поговорим о том, что из этого вышло.

-У нас 5-миллионный город, Питер в 10 раз больше, чем Хельсинки. Но в Хельсинки есть  большой музей современного искусства Kiasma, есть музеи дизайна, архитектуры, видео, есть Cable Factory – это вроде Пушкинской-10, но гораздо больше. Есть много выставочных залов и галерей, среди них несколько - высшего европейского класса.

-Наверное, всё дело в государственных субсидиях на развитие современного искусства?

-Государственное субсидирование тесно связано с  общественными представлениями о ценности современного искусства. У нас пока не вошло в мозги людей, что искусство - это способ понимать и представлять себя. Если мы не уважаем, не любим и не понимаем современное искусство, то это значит, что мы не уважаем, не понимаем и не любим самих себя! Во всех странах современное искусство – часть национального престижа! И страны делают все, чтобы престиж рос. В США, скажем, маленькие госсубсидии, но там так выстроена система налоговых льгот и преференций, что люди наперебой стараются что-нибудь сделать для искусства. Причём даже если ты в США живешь, а деньги тратишь на искусство в России - тебе будут в США льготы. Если у человека есть дом, и он хочет купить ещё себе второй-третий, то его обложат страшными налогами, но если он там сделает резиденцию для художников - налоги резко снижаются. Если строят какое-нибудь публичное здание, 2 процента бюджета идут на украшение этого здания современным искусством.

- То есть если юноша, входящий в житьё, пойдёт в современное искусство, то он  сделает неплохой выбор - будет обласкан, пропиарен, продан и не умрёт от нищеты!

-  Счастья и успеха никто не обещает нигде. Но машина культуры в США работает здорово. В Европе другая система, в большей степени социалистическая, там очень значительна прямая государственная поддержка.

-А у нас ни государство не поддерживает, ни капитал. Мы слишком ещё бедны, у нас слишком много обездоленных людей, чтобы вкладывать деньги в искусство!

- Дело не в бедности, а в состоянии умов. Россия сегодня далеко не самая бедная страна.

- Она богатая в  каких-то отдельных местах. А приходишь в банк - на стенах ничего не висит! Марина, вот ты, когда приходишь к богатым людям, как директор ГЦСИ, ты говоришь, чтобы они покупали современных художников?

            -Говорю. И они как-то задумываются.

-Ну и покупают?

-Покупают, но хвастаться пока нечем. Покупают за 100 баксов какую-нибудь гадость.

-А есть у ГЦСИ свой журнал, чтобы воспитывать вкус потребителей современного искусства, чтобы  пропагандировать хорошее, чтобы состязательность здоровая была в среде богатых людей - кто что приобрёл у питерцев за достойную цену?

-К сожалению, издательская деятельность не является профильной. Но мы вместе с благотворительный фондом «ПАКТ» при поддержке Комитета по культуре открыли дискуссионный сайт под названием Арт Клуб www.artklub.ru  Вообще, клубы – это хорошо. Городу очень нужен клуб коллекционеров, друзей современного искусства. Таких людей пока очень мало. Но у меня есть ощущение, что лед вот-вот тронется. В Москве он уже тронулся, там коллекционирование приняло характер эпидемии. И до Питера это дойдёт, хотя труба будет пониже, дым пожиже...

-Есть ли у ГЦСИ конфронтация с Союзом художников? Всё же как ни крути, но большинство членов Союза художников воссоздают в своих полотнах уже готовые штампы советского реалистического искусства и мало откликаются на современность.

-У меня конфронтации принципиально нет ни с кем. Я не собираюсь бороться, я хочу что-то хорошее создать. Просто не вижу точек соприкосновения. Союз художников - это профсоюз. Организация, которая занимается пенсиями для своих стариков и мастерскими для своих членов. Профсоюзы должны быть. Художник, как и всякий профессионал, должен быть социально защищен. Но я понимаю, что такое выставка в галерее или музее, а что такое выставка членов профсоюза - не понимаю.

-Но тут вот встаёт вопрос о мастерских для современных художников. Если они не члены  Союза, то им часто просто негде творить. Будет ли ГЦСИ брать на себя функцию профсоюза - и давать своим мастерам мастреские?

- Это не наша задача. ГЦСИ не профсоюз, а госучреждение. Мы устраиваем выставки, фестивали, образовательные и обменные программы. У нас нет «своих» художников, хотя мы, скорее, ориентированы на авторов 30-45 лет. Просто потому, что они уже достаточно зрелы, чтобы работать убедительно, и достаточно молоды, чтобы не жить прошлым. Но мы не имеем задачи экономически обеспечивать их жизнь. На Западе есть государственные и негосударственные грантовые программы, стипендии, которые могут кормить художника, у нас их почти нет.

-Ещё. Вот  в Вене меня удивило, что в метро нет рекламы продуктов и товаров, но есть социальная реклама, реклама искусства… Что делает и может делать ГЦСИ для  городской среды Питера?

- Мы стараемся работать в городской среде, это очень важно. У властей и у горожан есть представление о Питере как о городе-музее, и до сего времени оно остается  нерушимым…

-Очень даже рушимым, если посмотреть на целые дыры в Невском проспекте, откуда выедены целые куски города-музея…

- Новые здания  стилизуются зачастую даже не под ампир и барокко, а отсылают к эклектике 19 века или сталинскому стилю. Это делается  в современных материалах, и на них ещё пытаются сэкономить. Получается кошмарновато. Это предмет ожесточенных дискуссий, но пока мало что сдвигается. Как мы понимаем себя? Чем прикажете гордиться - что можем сделать финтифлюшку, как купец 19 века? Может, лучше сделать хорошее хайтековое здание? Причем не обязательно гигантское? Размер и архитектурное качество - вещи очень разные. Силы ГЦСИ невелики, мы не строительная корпорация и не девелоперы. Все, что мы можем сделать – поставить посреди этого строительного разгула какую-нибудь маленькую штучку, которая меняет представления публики о городской среде.

-То есть ГЦСИ может ставить в городе маленькие штучки современного искусства?

- Конечно, мы все время делаем  временные инсталляции.

- А постоянные скульптуры?

- К сожалению, пока не делаем. Мы пока не завод, а только лаборатория новых идей. Когда нам дадут здание, мы станем заводом.  Но уже сейчас мы выносим на публику результаты наших экспериментов. Вот только что прошел показ видео в торговом центре Мега на Дыбенко. Там в поток рекламы товаров время от времени врезались  видеоработы скандинавских и русских художников.

            -Но всё же, какие трудности в России для современного искусства самые главные сегодня? Финансирование? Непонимание чиновников? Всевозможные запреты?

-Разруха в головах.