Левитан

ПРЕДВЕЧНОЕ ЯЗЫЧЕСТВО

В залах Русского Музея открылась выставка Исаака Левитана, в рамках проекта, посвящённого великим русским пейзажистам. Выставка приурочена к 150-летию со дня рождения  мастера, продлится она до июля, после чего будет экспонироваться в Третьяковской галерее. Со времён смерти художника это самая представительная выставка, она собрана из коллекций Третьяковки, ГРМ и частных коллекций.

Что ни работа- то воспоминания о цветных вкладышах в школьные учебники, о бесконечных «сочинениях по картинам», о репродукциях в журналах «Работница» и «Крестьянка». Левитан был вбит в наши головы словно деревянным молотом. Но никакой обиды от этого не испытываешь. 

Когда идёшь по выставке, то с каждой новой картиной, которая оказывается то намного больше, то намного меньше, чем это казалось по репродукциям, обращаешься не к вбитым архетипам русской природной классической красивости, а будто ахаешь заново, первозданно. Такое всё родное, невыразимое никакими словами и сюжетами, потому что ну какими словами можно передать эти серенькие дожди над кисленькой изящной зеленью, какими словами можно передать то, что делают пузатые свинцовые тучи в золотистых полях неба?  Что такое пейзаж для русской языческой души? Может быть вообще пейзаж- это главное достижение русской живописи, и таких высот познания красоты мира, такого сопереживания не человеком сделанной природе  никакая нация не достигала.

 Скромный выходец из беднейшей еврейской семьи Исаак Левитан учился живописи в  Московском училище живописи, ваяния и зодчества у Поленова, Перова и  Саврасова, у мастеров, которые первыми научились нестерпимо правдиво передавать торжество серого воздуха над хладной северной землёй. Красота природы вне человека, без человека, при человеке невторгающемся,  при человеке, стыдливо, трепетно подсматривающем, стала высшим божеством для русских художников. Нигде такого и не увидишь. У других природа всегда рядом с деяниями людей, с домами, мостами, городами, лошадями, людьми. Тут же интересными оказываются нечеловеческие тучи, нечеловеческая играющая вода в озере, надчеловеческие рыдающие дожди и внечеловеческие тощие берёзки, каждая со своей душой и характером. Изящное пятно скромной вытянутой церкви, или лодочка, или бревенчатая избушка- всё это как скромная подпевка в хоре, никак не солирующий голос.  И это всё внечеловеческое почему-то говорит человеческому сердцу больше, чем улыбка какой-нибудь девы, или  драматическое позирование аллегорических или исторических фигур. Откуда эта рассеянность духа, это выпрыгивание души из тела, это парение везде и повсюду, это сопереживание деревьям и глине, горсти колокольчиков в траве и рано пожелтевшим листикам на пышной рябине?  

            Язычество, пантеизм, гилозоизм, да и только. Христианство? Грех, добро, зло? Всё это незначительно пред первозданной расстановкой дочеловеческих сил. Хотя кто бы всё это увидел, если б не страдал, не рыдал, не улыбался, не ликовал, не радовался всем сердцем…  Но при этом- великое преклонение той силе, которая до нас была и нас переживёт. Великий урок русской пейзажной школы для нынешних рабов Золотого тельца, живущих с противоположными установками- о власти денежных знаков над миром, о том, что главное сегодня себя пощекотать самыми дорогими штучками, а на То, что вне нас и до нас- глубоко начхать…

 Поразительны выдержки из писем Левитана к Чехову. Левитан и Чехов были ровесниками, друзьями, у них была общая тусовка, общие женщины-попрыгуньи, красотки, дамы с собачками и без них. Чехов выслушивал больное сердце Левитана, а Левитан тяжко переживал о чахотке Чехова. Оба умерли молодыми, около 40 лет, бездетными, похожими на слабое северное солнце, сверкнувшее бриллиантом из-за тяжких туч, и вновь упрятанное под непроницаемую завесу затяжных дождей. Левитан пишет о том, что может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего мира, видеть Бога во всём, и не уметь выразить это. Пишет о поразивших его финских древних скалах, которым миллиарды лет, и миллиарды людей  потонули в веках, а камни хладно сверкают своей красотой. Пишет о вечной красоте, перед которой «человек чувствует полное ничтожество».  Чехов написал «Степь», и в сотнях его рассказах люди предавались тоске, сумрачным неразделённым любовям, поездкам непонятно куда и зачем по серо-зелёным и охристым землям, запечатлённым Левитаном. И Левитан и Чехов в робости  содрогались сердцем, пытаясь передать непередаваемое, и оба оказались в победителях. Ежедневно плетя свой текст- Чехов через словечки, сюжеты, Левитан- через попытку предельно честно найти тон серой избы и соотношение его с тоном жёлтой берёзы- оба победили это пугающее невыразимое божество. Обессмертили таки облетающую травку и лёгкий ветерок, попрыгунью  Кувшинникову и древние финские развалины, которые уже при Левитане пугали признаками близкой смерти, а сейчас от тех камней времён рунического письма  вообще ничего не осталось. Как говорит один из персонажей Тарковского в «Сталкере», что вот гибкое, слабое и живое побеждает твёрдое и сухое, и вообще «живите в доме, и не рухнет дом». Сочетания невзрачных пятнышек красок и составленные в цепочку слова пережили и камень, и злато, и имена властителей и купцов,  и тлен тел своих производителей.     

            «Некультурная страна, но я люблю её, подлую»,- пишет Левитан.

           

.