Пастернак Наташа

 

Я брела по грустному Переделкину. С одной стороны к железной дороге подступали поставленные на попа  цементные коробки города, с другой стороны было что-то вроде дачной жизни, похожей на наше Комарово. Но только она была спрятана за глухими непробудными заборами, покрашенными сплошь в зелёные цвета. Неподалёку от реки Сетунь (сетуют, вечно сетуют писатели на жизнь, ныне- сетуют в сети), я увидела ослепительные золотые купола, жирно покрытые золотом. За раскрашенными кичёво стенами радостно сверкал древне-русско-сказочный городок, похожий на ожившую декорацию к сказке о царе Салтане. Выяснилось, что это резиденция патриарха Алексия Второго. Пока я любовалась золотом и теремками, ко мне вплотную подошли местные синяки-бомжи. Особенно меня потряс юноша-бомж, бледный, ужасно измождённый. Всё это было похоже на римейк картин художников-передвижников, толстое золотое православие и измождённая порочная паства, погрязшая в нищете, обездоленности и пороках. Мимо по шоссе проносились с взвизгом толстобокие иномарки. Никакой природы и пейзажей не было и в помине. Всюду из рытвин как грибы лезли пузатые недостроенные коттеджи. Я чего-то никак не могла понять, зачем всё это здесь, в этом безрадостном бесперспективном районе, где дачная патриархальная дачная жизнь на лоне природы и фоне реки  уже никогда не будет возможной. Сверкнул луч солнца, отразился в жёлто-чёрной реке, старые ели на кладбище засвистели хвоей, я поняла, какой когда-то здесь была природа. На Переделкинском кладбище, где захоронен цвет советской        интеллигенции  20 века, я увидела белоснежную ласку, выскочившую из под могилы философа Асмуса, чьи книги я штудировала когда-то.   

Первым пунктумом моих брождений по Переделкину был дом-музей Пастернака.

Хозяйкой и главным экскурсоводом дома была Наташа Пастернак, жена сына Бориса Пастернака от второго брака, Леонида. Леонид был сыном Пастернака и Зинаиды Нейгауз.

Перед тем, как попасть в Переделкино, я не одну ночь провела с толстущим томом Дмитрия Быкова под названием «Пастернак». После прочтения этой книги мне казалось, что я сама уже из семьи Пастернака, уже всё-всё знаю о всех любовях, романах и друзьях, стихах и вдохновениях, циклах взлётов и падений, и  прошла с поэтом весь его жизненный путь, от юношеской гениальной невнятности, с занятиями музыкой и философией, до грустных сапог с глиной, оставшихся после хозяина, когда того уже не было в живых.

 

-В Питере все сейчас читают книгу Дмитрия Быкова «Пастернак». Те, кто ещё не разучились читать толстые книги, дочитывают до конца. Другие просто читают- медленно и верно…

-И всем нравится?

-Да, как правило,  все в восторге. Быков проделал что-то вроде исторической реконструкции личности Пастернака, это и академический труд, и биографическая реставрация, и анализ стихов. Он словно бы вынул запылённую скульптуру, слегка подзабытую, в антикварной лавке,  а оказалось, что она из чистого золота, и она засияла во всём блеске…Уникальный роман!

-Вот вы назвали эту книгу романом! Не очередным томом из серии ЖЗЛ. И я хочу сказать, что лишь одна известная писательница, не будем говорить какая, высказалась против этого романа, все остальные отзывы- восторженные. И я, так сказать, не смею подавать свой голос. Но меня многое коробит. Коробит масса неточностей. Это свидетельствует  о его фамильярности, невнимании. Следующая обида- отношение к Зинаиде Николаевне. Дмитрий Быков прямо говорит: «Я влюблен в Марию Владимировну Розанову», и Зинаида Николаевна Нейгауз у него подаётся с уст Розановой. Она была женой Синявского. Они не были близкими людьми, бывали в гостях несколько раз, Зинаида Николаевна могла им не показаться. Потом была, не побоюсь сказать, полоса гонений на Зинаиду Николаевну, из неё делали какого-то монстра. Ей прилепили клеймо «дочь жандарма». Она, кстати, петербурженка, дочь генерала, из обедневшего дворянского рода, она окончила высшие курсы. Понимаете, одна дама сказала от нелюбви, за ней другие люди, которые её не любили. И Быков повторил...

-Нет-нет-нет! У меня из книги родился другой образ! Зинаида Николаевна Нейгауз- чувственная, горячая, натуральная, соблазнительная, очень живая, и её живость не могла не вскружить голову двум великим людям- выдающемуся музыканту Нейгаузу и выдающемуся литератору Пастернаку.

-А вы не путаете Зинаиду Нейгауз с Ивинской у Быкова?

-Нет, не путаю.

-Я открываю книгу- и там на первых страницах написано про Ивинскую. Это самый лёгкий, самый безмятежный, самый последний роман моего любимого поэта Пастернака. И каждое слово там- это ложь. Если он так оценивает этот  роман, то это очень поверхностный взгляд. Там ничего ещё не раскрыто, документы ещё будут появляться, все эти натянутые истории с посадками, с КГБ. Лучше бы нам не вникать во всё это! Пастернак ничего толком не знал про Ивинскую, и нам бы лучше не знать всего этого. Если уж Быков так любит биографии, книги, то ляпсусы такие не следовало бы допускать. Это мои претензии, не более того.

-А кроме претензий есть ещё что-то? Какое-то удовлетворение?

-После этой книги и всей шумихи вокруг неё я «подсела» на Быкова. Извините за жаргонное слово. Я не пропускаю его, он ночью ведёт встречи с умными людьми. Мне нравится, насколько интеллигентно он эти передачи ведёт, никогда не фамильярничает, даже с 18-летними актрисами он на «вы». Поразительные знания! Он знает, где какая мизансцена,  все  реплики, и так изо дня в день. Поразительная эрудиция! Потом к нему приходят физики, и он задаёт им вопросы о мироздании. Очень по существу вопросы. Я считаю, что на сегодняшний день никто это лучше, чем он, не делает. А вчера вскользь он рассказал о своих личных переживаниях, и это было так интеллигентно и мило! Иногда мне кажется что он ангажированный человек, иногда- что нет. Во «Времечке» он сидит никакой. Когда ночью он начинает выбирать на своё усмотрение самых интересных людей- геологов, актёров, людей духовного звания, он меня всегда поражает. Надо иметь особое устройство головы, чтобы знать все эти детали, пунктики.

-У него потрясающий интерес к жизни, ко всем её проявлениям. Но давайте к вам перейдём. Вот вы представитель рода Пастернаков. Это такой сгусток истории, культуры, такие колоссальные личности! Да и сам Борис Пастернак, Нобелевский лауреат по литературе, один из 4 русских авторов, удостоившихся такой чести. Пусть даже он и отказался от премии, был вынужден отказаться от неё… Вам мешает такое родство, или же наоборот, помогает в реализации вашей собственной личности?

-Ну, начнём с того, что я сноха Бориса Пастернака, он мой свёкор. Я, безумно любя своего мужа, которого я рано потеряла, продолжаю делать то, что делал бы он. Мне когда-то Зинаида Николаевна и Лёнечка объяснили, что это за дом, я его увидела, как они живут, какие отношения между людьми в этом доме,  и с тех пор живу в этом русле. Вся моя жизнь связана с Пастернаками. Я  ушла из дому, окончила университет, и стала работать здесь, и с тех пор это моё второе русло жизни. Пастернак даже мёртвый требует очень большой защиты. Масса всяких дел! Они  могут быть хозяйственными, полухозяйственными, юридическими, какими хотите, но они  на протяжении моей жизни постоянно возникают, и тут я понимаю, что никто кроме меня их не сделает, что я должна это делать, и никаких дел, кроме этих, у меня нет, и я как сумасшедшая бросаюсь в эти дела. Сейчас вот совершается неоднократное надругательство над камнем на могиле. Недавно, как третьего дня это было…

- Кто это может делать? Это местные жители?

-Мы не знаем. Если б искали этих людей, если б этим интересовались… Наше дело, чтобы камень был чистым. А до этого было ещё что-то. Рукописи надо было сохранить. А до этого была борьба за этот дом. Можно сказать такое слово – «втянулась». Я втянулась, это стало основным делом моей жизни. Причём, когда я слышу стихи Пастернака в хорошем исполнении, я не смею себя никоим образом причислить к его имени… Но если на заборе похабщина, если рукописи отбирают, то тут ты бросаешься на защиту, как если бы ты защищала свою маму, тётю, дядю. А потом музей… Дел не мало.

-Много посетителей?

-Мы начинали в 1990, и тогда было паломничество. Было много иностранных туристов, сейчас их меньше. Сейчас их и в Москве мало. Сейчас другое. Очень много школьников из гимназий, приходят целыми классами, с учителями. Мы получаем колоссальное удовлетворение, и даже  больше, нежели когда это были господа из Англии, Франции. Всё меняется.

-Сейчас более натуральное и естественное влечение к  личности  Пастернака.

-Хочется надеется. Хотя, может, это связано с программным изучением его творчества в школе. Дети слушают с удовольствием, глаза у них горят, ведут они себя хорошо, относятся к Пастернаку с большим пиететом, и хочется думать, что всё так и будет. Мы делаем благое дело.

-Как на вас повлияла жизнь в Переделкино? Ведь, наверное, не только дом Пастернака, но и окружение формировали вашу судьбу, ваши взгляды на мир?

-Я тут с 60-х годов. В 60-е все монстры литературные, кроме Фадеева, который застрелился, все они были живы. Здесь были Федин, Катаев, другие советские классики. Потом картина изменилась. Появились новые поэты, которые стали жить в этих литфондовских дачах. Хочется сказать ещё несколько слов об отношении Пастернака с переделкинцами. Он был очень демократичен. У него было несколько семей, с которыми он очень дружил. Это Асмусы, хотя они и не относились к писательской братии. У них здесь был свой дом, они его специально купили неподалёку от Пастернака. Пастернаки дружили с семьёй Погодиных. Мой муж покойный Лёнечка говорил, что ему очень нравилось смотреть, как Погодин расписывает диалоги в своих пьесах. Когда разбомбили квартиру Пастернака в Москве, то,  пока шёл ремонт, Пастернак с семьёй жил здесь у Погодиных, у них было 8 комнат. Анна Николаевна часто приходила к Зинаиде Николаевне, они были очень дружны. Пастернак очень любил Афиногенова. Тот был блондин, и надо же- у Зинаиды Николаевны, полу-итальянки, жгучей брюнетки, родился абсолютно беленький мальчик, Лёнечка. И все говорили- вылитый Афиногенов. У Афиногенова  была трагическая судьба, в конце войны его осколком ранило, он погиб, погибла его жена… Ираклий Андроников тоже дружил с Пастернаками, приходил сюда, шутил, сценки разыгрывал. Вот такое ближнее переделкинское окружение. Фадеев часто бывал здесь. Но потом, через три дня при встрече в высоком кабинете, он мог нахамить Пастернаку.

-Двойное существование представителя советской элиты.

-Но он знаете как извинился за это? Как-то нахамил, видимо. Потом Пастернаки  приезжают сюда на дачу в субботу-воскресенье, и видят- садовник Фадеева засадил всю ту часть сада деревцами. Полностью скопировал свой сад- заставил высадить вишни, чёрную смородину. Трогательно, правда?

- То есть вот это всё фадеевский садик?

-Да. с Фединым у Пастернака были трогательные отношения. Тот ведь был германист, это был единственный человек, с кем Борис Леонидович мог обсуждать немецкую литературу, говорить по-немецки. Здесь это тоже днём с огнём не найдёшь. Это вот такое одно Переделкино. А потом было другое. На пять лет нас изгнали из этого дома. Нас разграбили, Чуковских пощадили. С 1984 по 1990 это продолжалось. Вещи мы развезли по мастерским художников. Это была катастрофа. Нам говорили: «Только в порядке чуда!». И вот в порядке чуда в 1990 это произошло, дом вернули, вещи пришлось свозить обратно.

-У Корнея Ивановича Чуковского в доме-музее меня удивила библиотека. 6000 томов. А здесь у Пастернака книг почти совсем нет! Не удалось вернуть?

-Нет, это другое. Пастернак в последний период жизни терпеть не мог в доме большого количества  вещей, и книг в том числе. Пользовался только библиотечными. Просил Асмуса брать в библиотеке, указывал, какого года выпуска брать книгу, под какой редакцией. Никогда не мял, ничего не надписывал, всегда возвращал. В Москве у него много книг, полное собрание сочинение Толстого, Чехова.. А здесь только те книги, которые ему давали для прочтения. Вот эта полка сделана специально под «Доктора Живаго». Словарей у Пастернака много. Библия на первом месте была.

-Шапочка, шарфик  меня растрогали...

-Да, так он приходил после гуляния, вешал на шкаф. Кепи и пальто китайское за 56 копеек, но главное- это  сапоги, на которых сохранилась ещё глина.

-Их так хорошо описал Быков! Смотреть даже как-то тяжело, очень много эмоций вызывает!

-Чуковский сказал, что всё Переделкино могло бы стать комментарием к его стихам! Он так любил природу!. К природе у него было отношение как к одушевлённому существу!

-Я пыталась найти эти переделкинские пейзажи и не нашла их…

-А уже ничего не осталось. Была поляна, её шуточно называли Неясная. И Он похоронен на строгой линии- если её провести от кабинета до могильного камня. У него есть фольклорная строка «Жизнь прожить- не поле перейти». А теперь- какое поле! 72 коттеджа намечается построить на этом поле, с бассейнами, с фонтанами. Мы вместо поля будем видеть пятиметровую стену, которая будет прикрывать участки богачей  от чужих взглядов.

-То есть ни храма, ни кладбища, ничего из окон дома уже не видеть будет! Надо было как то противостоять общественности против этой застройки! Ведь у нас всего 4 нобелевских лауреата, это ведь туристская привлекательность России, это место могло бы стать святым…

-Не было ни одной газеты Запада, которая высказалась бы против этих планов. А российские корреспонденты тут были каждый день, но они ни на что не влияют. В конце концов мы сами остановили всё это, будь как будет, всё поле это полито кровью… Столько убийств и трагедий из-за клочка земли! Сейчас вся Россия застраивается. Человеческая жизнь дороже земли. Нужно иметь сверхчеловеческие силы, чтобы всё это преодолеть и остановить. Это нереально.

-А на сам участок Пастернака акулы капитализма пока не посягали?

-Сзади миллиардеры купили участок, спереди будет поле коттеджей. Остаётся узкая литфондовская полоска с хилыми домами. Что будет дальше, мы не знаем.

-Давайте не будем о грустном. Ивинскую вы сами видели?

-Видела, разговаривала- перекинулись тремя-четырьмя фразами. В тот период мы защищали  рукописи Пастернака, потому что тогда она требовала, чтобы они отошли к ней, и она собиралась продавать их разрозненно, постранично, а мы хотели их оставить в России. Для меня Ивинская- это исчадие ада. Когда она говорила о Пастернаке, это был совсем другой тон, нежели каким о нём говорили другие люди, знавшие его, друзья, родственники, студенты. Это был разнузданный, фамильярный  тон.

-Рукописи удалось отстоять?

-Да, они все остались в России в архиве. Надо сказать, что в данном случае на аукционе западные люди поняли, что тут ситуация не простая. Они поняли, что вещи Пастернака должны остаться в России. И в тот день, когда был назначен аукцион, зал был пуст.

-А как складывается жизнь потомков Пастернака?

-По разному. Мы тут жили единым домом вместе с Нейгаузом. Он считался братом Лёни, хотя они братья только по матери. Они были близки по духу, они очень любили  друг друга. И дети Нейгауза, и моя дочка и внучка, они считают друг друга близкими родственниками, они сейчас живут в Израиле. Они приезжают, живут здесь как близкие люди, мы вместе отмечаем юбилеи, праздники..

-То есть дом остаётся родовым гнездом?

-Остаётся. Приходят ученики Нейгауза, раздаётся музыка рояля. Мы всегда с дочерью это поддерживаем, считаем, что это наш долг. Особенно когда раздаётся музыка- тут в доме всё начинает вибрировать. Барды, которые написали песни на стихи Пастернака, их музыка глохнет по сравнению с роялем. Хитрый дом. Когда рояль звучит, то весь дом становится объёмом для усиления резонанса.

-Надо с новыми людьми Переделкина бороться классической музыкой. Они или облагородятся, или будут замучены Шопеном. И заборы не помогут. Кстати, вообще всё ваше Переделкино изумило меня глухими заборами зелёного цвета. Это от Сталинских времён осталось?

-Это современный стиль. И это озаборивание будет усиливаться.

- И природы здесь совсем не осталось- ни за заборами, ни перед ними. А ведь природа Переделкина  когда-то влияла на творчество его обитателей…

-Корней Иванович ходил мимо кустов Пастернака слушать по весне соловьёв. Борис Леонидович вниз к роднику бегал, чтобы под ледяной водой вымыться.  Он это делал до ноября. Во время войны комендант обошёл дома и велел рыть траншеи. И траншея, вырытая Пастернаком и Фединым для своих семей, общая, существует до сих пор. Она уже поросла травой.

-Современные литературные титаны, которые живут сейчас в Переделкино, они посещают музей?

-Фазиль Искандер читает здесь стихи. Игорь Кваша, Миша Козаков приходили. Когда была возможность, они отснялись в нашем доме для ТВ. Евтушенко, Вознесенский бывают здесь часто.

-Они приходят в гости, или как рядовые посетители музея?

-Приходят по разному. Могут придти в гости, и мы вспоминаем 60-е. Могут привести с собой группу, как это часто делает Евтушенко, когда приходит к нам с американскими студентами.

-То есть дом продолжает жить и объединять людей!

-До 1966 года всех объединяла Зинаида Николаевна. Я застала ещё всё окружение Пастернака. Вилья-Вильмонты, Асмусы, Андронников, из Грузии Симон Чиковани приезжал. А потом все стали уходить…

-То есть грузинская составляющая мира Пастернака продолжалась?

-Пастернак  телеграмму  Тициану Табидзе послал, когда все от него шарахались,  боялись даже «здравствуйте» произнести. Все гонорары от грузинских переводов Пастернак семье Табидзе пересылал, он содержал эту семью. Вдова и дочь платили тем же, когда здесь плохо было. Нина Александровна ухаживала за Пастернаком, когда он умирал. Потом, когда Нина Александровна умерла, Ника заняла её место. Мы считаем себя родственниками. Стасик, когда Пастернак умер, работал до 4 утра –он играл Шопена. Если расшифровать какую-нибудь балку, она вся будет переполнена  звуками классики. Он по 8-10 часов занимался. А во время антракта и перерывов приезжала Грузия с этой их речью. Эта грузинская речь в доме означала, что наступает праздник. На Новый год Ника привозила друзей- поэтов, художников, актёров. И это не только нас поддерживало, это поддерживало дом.

-Надо бы вам сейчас подружиться с Дмитрием Быковым, и проводить из дома Пастернака вечера и встречи для показа по ТВ.

-Дима ни разу не был в этом доме. Я с ним потом уже  встретилась, узнала как его отчество. Мы друг на друга смотрели с интересом. Жаль, что это не произошло раньше, мы бы дали ему информацию, которую может дать только этот дом.