Владимир Пешков

ПОРТРЕТ ДРЕЗДОБЕЗДОФОНИСТА В НЕДРАХ ПИТЕРСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Уважаемые господа!

Позвольте представить вашему вниманию описание жизни и творчества одного из  членов Барковского клуба, магистра эротических наук, тайного советника ложи эротоманов, канцлера – хранителя печати   Всероссийского Барковского клуба, фотографа, дрездобездофониста, поэта, тусовщика и коллекционера Владимира Пешкова.

Да, даже согласно вышеперечисленному, возникает образ многогранный, вырисовывается герой нашего времени. Можно сказать, что наш пострел везде успел. Успел побывать там, где кипит и бурлит кровь современного живого искусства. Нет, не там, где дремлют на пыльных искусственных лаврах старые маразматики от искусства, но там, где фонтанирует молодая живая жизнь. Успел не просто быть там, но и запечатлеть увиденное не только в мозгу и сердце. Он всюду побывал с фотоаппаратом, отовсюду он собрал всё самое лучшее, самый вкусный нектар, отовсюду уволок самые сочные плоды. Будучи прирождённым эротоманом, он нашёл для себя наилучшую профессию, наиболее  плотно приближающую его к  влекущим его объектам. С фотоаппаратом в руках он стал как никто близок к обнажённой женской красоте, с возможностью оставаться целомудренным душой и телом. Кроме того, его вулканический творческий темперамент, распирающий его могучие недра, нашёл себе достойную дырочку и проходы для выплёскивания вовне.  Удушаемый припадками бурного восторга и умиления перед красотой и прелестью  окружающего мира, Владимир Пешков изобрёл великолепный способ выражать свои  чувства в эстетически приемлемой форме. Пешков стал первым и главным дрездобездофонистом Петербурга.

Именно дрездобездофония является основным творческим стволом его натуры,  от которого ответвляются  и живая плодоносящая ветвь фотоискусства, и поэтическая ветвь, и корешок коллекционирования, и эротоманское навершие.

Происхождение нашего героя прослеживается отчётливо. Нет, он не имеет никакого отношения к Алексею Пешкову, потом ставшему Горьким. Владимир настаивает на своём благородном происхождении – из рода фон Нолькен–Пешковых, поставлявшего в течение нескольких веков военных на службу русским царям. На самом Владимире в роду Нолькен-Пешковых произошёл некий виток в сторону. Владимир не стал военным. Наверное, потому что не стало царей. Владимира не тянуло учиться убивать врагов. Марс, глядя на мальчика Пешкова, плюнул в сторону. Владимира привлекали Музы, завлекая  звуками, звучаниями и значениями.

Мальчик Пешков учился играть на скрипке, с 5 лет начал коллекционировать книги. Роли режиссёра и манипулятора с вещами  он предпочёл роль зрителя, ценителя и коллекционера. Вуайеризм  проникал в народившееся поколение.

Пешков поступает в Ленинградский институт авиационного приборостроения, после института становится инженером космических приборов, 3 года занимается радиолокацией, пишет диссертацию. Художники привлекают его, душа его рвётся туда, где живёт настоящее искусство. В. Пешков бывает на всех андеграундных тусовках. Музы вьются вокруг технического интеллигента. Но происходит непредвиденное, но, очевидно, запланированное свыше.

Во время рабочего полёта над Эльбрусом В. Пешков, изумившись картинам, которые он увидел с неба, хватается за случайно оказавшийся рядом фотоаппарат и начинает фотографировать, чтобы хоть как-то запечатлеть открывшуюся ему красоту. Одновременно с этим он испытывает непреодолимое желание издавать громкие музыкальные звуки, сыграть  гимн во славу открывшейся прелести. За неимением ничего более подходящего, он хватается за наконечник от огнетушителя – и начинает дудеть на нём, музыкально и торжественно

Пешков не является на защиту своей готовой кандидатской диссертации. Он является к андеграундному фотографу Олегу Бахареву и становится его учеником.  Именно фотография становится его наилюбимейшей Музой, позволяющей тусоваться, эротоманствовать и предаваться безудержному вуайеризму. В деле фотографирования особенно его привлекают люди. Бесконечные портреты Другого,  того, кто рядом, того, кто попал в поле жадного зрения. Старики, дети, обнажённые и одетые девушки и женщины, мужчины разных возрастов и профессий.

Пешков устраивается на работу фотографом в ЛГИТМИК, затем работает в театрах у Льва Додина и Ефима Падве, преподаёт искусство фотографии студентам в филиале Московского института бизнеса и политики. В. Пешков – участник многочисленных фотовыставок в Центре Свободной культуры на Пушкинской –10, в Доме Дружбы, его фотографии выставлялись на фотовыставках в Финляндии, Франции, Германии, Италии. Одна из его работ приобретена нью-йоркским музеем фотографии, многие работы хранятся в частных коллекциях. Огромен фотоархив В. Пешкова – около десятка тысяч  фотографий в негативах.  И сейчас, по прошествии более чем тридцати лет, протекавших в недрах Петербургской культуры, всё чаще и чаще архив фотохудожника оказывается настоящей шкатулкой с драгоценностями. Выясняется, что очень часто, гораздо чаще, чем положено среднестатистически, ближними портретируемыми Владимира Пешкова  являлись ставшие впоследствии знаменитостями актёры, художники, писатели, музыканты. Безукоризненное художественное чутьё никогда, судя по всему, не подводило Пешкова.  Среди привлекших его некогда, тогда никому неведомых молоденьких лиц – известные ныне актрисы Лариса Гузеева, Елена Сафонова, Елена Соловей, художницы Елена Фигурина, Галина Коростик и т.д. Шумный, активный, повсюду дрездобездофонящий  Владимир Пешков неожиданно стал фотолетописцем, мимо которого не прошло незапечатлённой ни одна яркая личность Петербургских тусовок.

Владимир Пешков – владелец великолепной библиотеки, где представлен весь джентельменский интеллектуальный набор Героя нашего времени. Любимая, настольная книга В. Пешкова – естественно, «Хазарский словарь» Павича. Милорад Павич, штаб-фюрер европейского модерна, автор первой книги ХХ1 века, открыл глаза на свет Божий не  только многочисленным петербургским интеллектуалам, но навсегда покорил сердце и Владимира Пешкова. Прочитав «Хазарский словарь», Пешков понял, что всю жизнь свою прожил в Гипертексте, наполненном разрозненными статьями без начала и конца, обильно сдобренными ссылками и гиперссылками, где трудно разобраться – что, откуда, зачем, куда приведёт… Но Гипертекст выстраивается и выстраивается, и стоит только музыкально задребездофонить по этому поводу разнообразными способами. Тем более, что для этой цели у Владимира Пешкова имеется целый арсенал изобразительных и звукопроизводящих средств.

О музыке В. Пешкова следует сказать отдельно. Есть классическая музыка. Есть музыка серьёзная. Есть джаз, рок, панк, фолк и много всего есть. Есть много всего, на чём вся эта разнообразная музыка играется. Но никто ещё до В. Пешкова не играл  гимн Советского Союза на поплавке от царского унитаза, никто не дудел на дребездопротивогазе, дребездотуве, дребездосаксофоне, водопроводной трубе, утюге, железной морде с трубками и кастрюле. Уникален опыт извлечения стройных звуков из всего подручного, во что можно подудеть. В этом есть что-то постмодернистское – не заморачиваться по поводу того, «как», «что», ради каких глобальных музыкальных идей, главное – торжество постмодернистской иронии, акционизм, гендерный восторг. «Дребездобиздоорганикс и конец миннезанга» - так назывался концерт В. Пешкова, состоявшийся в Галерее экспериментального звука ГЭЗ-21 на Пушкинской-10. Из всех форм дребездофонения нашего героя, именно музыкальное дребездофонение наиболее органично вписывается в фон реальности, выдавая автору денежные и не выражающиеся материально, но в виде интеллектуального капитала, концы. Именно с дрездобиздофонящими инструментами Пешков имел сольные выступления во Франции, Германии, Финляндии, играл по собственному почину на площадях и улочках Европы, зарабатывая на хлеб с маслом. Французская телестудия «Антенн-2» сделала часовую запись концерта нашего героя, после чего его полюбило российское телевидение.

Влечение к обнажённой женской натуре, к обнажённой душе, любовь к красоте во всех её аспектах, не могли не привести В. Пешкова, героя нашего времени, в стройные ряды членов Барковского клуба. Да, Лука Мудищев, да, порноэротопоэзия, да,  подозрительный, весьма виртуальный, старомодный со своими ямбами поэт Барков… Но не это главное. За предельно заострённой, предельно сконцентрированной в литературных образах идеей полового контакта и влечения, в гипертрофированном фаллизме и приапичности сквозит, тем не менее, здоровое мужское и художественное  начало. Эротика как часть небесной красоты, без пошлых искусственных фантазмов с разнообразными материальными неэстетичными приспособлениями для любви – вот идеал членов-барковцев, по преимуществу поэтов, художников и фотографов. Бескорыстное длительное эротическое дрездобездофонение в недрах Петербургской культуры, сама светлая личность прекрасного семьянина, достойного мужа и отца, творческие фотографические  запечатления актов любви к людям, громкое, выразительное эротическое музыкальное дребездение на всём, что под руку попадётся – все эти эротические заслуги перед холодной серой Вселенной не могли не быть не замечены. Именно такому человеку Барковский клуб доверил свою печать, которую наш герой, следует заметить, постоянно тайно и явно прикладывает ко всему прекрасному, и не прикладывать не может.