Slem

 

СЛАВА СЛЭМУ!

            Кто-то назвал Петербург мавзолеем Пушкина, по аналогии с Москвой- мавзолеем Ленина. Хорошо он это подметил… Они хранят левую идею, с которой время -от время сверяются, а мы в сердце- классику, и тоже держим равнение на неё, а посередине у нас - русский ковчег, набитый отстоями и нетленками мировой культуры. Нам необходим консерватизм, равнение на общепризнанное. Неуверенные мы какие-то в своём внутреннем Я, нам нужно непременно опираться на фундаментальную ценность, чтобы не осудили другие в легкомыслии. Это всё от того, что мы Незапад и Невосток… Между белым и зелёным, ближе к Египту… Мы за мумию!

             Я часто думаю, а что является самой-самой что ни на есть центральной точкой города. В шот список претендентов попадают Александрийский столп, Адмиралтейская игла, шпиль собора Петропавловской крепости, памятник Пушкину и Московский вокзал.  Два А и два П. Ещё М. Пара прекрасных ангелов, обеспечивающих контакт с небом. Кораблик- средство морского передвижения, связующий с миром. Поэт, регистрирующий связи всего со всем. Вокзал, соединяющий с самым-самым  центром,  злачное место алчных невест, откуда последние по радиусу распространяются.

             Всё же я бы проголосовала за изящно-безалаберного фанфарона Пушкин. Это наш тайный, непонятный для иностранцев, отец, и наша же мать – отец отеческой словесности и мать русского менталитета.  Наша муравьиная царица. «Лёгкость в голове необыкновенная», превратившаяся в столп и основу, на которую все делают «рравняйсь, по стойке смиррно».

             Подле «отца» этой весной кипела и бурлила поэтическая жизнь…  Это звучит странно, многим кажется, что поэзия давно уже умерла, это Пушкин вечно живой и молодой, а остальные – это недоделанные Он, стремящиеся Им стать, но не сумевшие. После золотого века русской поэзии настал серебряный век, потом, по-видимому, железный, ржаво-железный (это, наверно, был Бродский, который Пушкин своих дней), за ним- пластиковый, теперь- фантиковый… По сравнению с Пушкиным, разумеется. Поэзия цвела, цвела, и отцвела, уставшая от самоё себя.

            Но приехал арт-критик и писатель Слава Курицын из Москвы, предложил послэмовать. «Бродячая собака», в которой поэтическая жизнь до этого тихо и мирно посапывала,  выдавая себя за утончённое удовольствие для избранных, согласилась. И хорошо сделала. Слэм- это недавно стало модно в Европе, это когда выходят на улицу поэты, и начинают в стихах описывать свою жизнь. Кто вызовет больше сочувствия у толпы, тот и победил. Элемент состязания и обращение к народу с предложением стать судьёй – это был удачный ход. Поэты повернулись лицом к народу, народ повернулся лицом к поэту. В Москве прошли два слэма, говорят, это было азартно.

            Московские слэмы принесли славу Андрею Родионову. Обладающий модной внешностью то ли истерзанного в боях боксёра, то ли выбравшегося из переделок бандита, нежный Андрей пишет проникновенные стихи, высекающие то гомерический смех, то невидимые слёзы. Наркоманы, алкоголики, бомжи и бляди, вместе с их жизненными маленькими трагедиями и космическими видениями в подаче Андрея взорвали буржуйское стойло и сентиментальные субъективистские кущи. Группа «Осумасшедшевшие безумцы», лидерами которой являются Я.Немиров, Вс.Емелин и А.Родионов, сделала своё хорошее дело.  Она  вернула поэзии реальность,- душную, грязную, убогую и грешную, но настоящую, с настоящими криминальными историями, идиотскими народными городскими мифами и неподдельными фэнтэзи, выдавливающимися из мозга под воздействием дешёвого пива и цыганского героина. Она вернула ту реальность, которая была вытоптана игрищами бездушного постмодернизма и залита соплями мелких лириков. Слэмы показали, какую поэзию хочет народ. Он хочет поэзию о себе. Также слэмы показали, как настоящий поэт должен читать свои стихи- по-настоящему! Выразительно- если есть что выражать. Громко, если есть о чём греметь. Проникновенно, если есть куда проникать. Поэтическая Москва, поделённая на две  группировки, обращённые к реставрации классики- «Вавилон» и «Орион» (из недр последнего вывелись «безумцы») посвежела. Слава Слэму!

            Но кто готов послэмовать на славу в Петербурге?         

            У нас тоже двуполярный мир.  «Театр поэтов» и «Пиитер». Более респектабельных пиитерцев можно  наблюдать  часто в «Бродячей собаке». Более молодёжный «Театр поэтов» дислоцируется на  Канонерском острове, с которым материк соединяет  тоннель. На берегу роскошного Финского залива, над которым летают чайки, среди каких-то заборов и промышленных строений возвышается огромное, обветшалое, похожее на Титаник, здание школы. Откуда берутся дети, посещающие эту школу, может это дети русалок и моряков, но чрево этой школы грандиозно. В конце полукилометрового коридора находится покрытый девственной пылью зрительный зал с красными плюшевыми занавесями на сцене. Попав сюда, трудно не вспомнить своё тяжёлое пионерское детство. На этой сцене поэты по пятницам  они объединяются по два- три человека и разыгрывают  спектакль, двигаясь по сцене и говоря стихами и собственной прозой. Зрители, самое удивительное, есть, они в эту дыру добираются!, -что является лучшим доказательством мучительной тяги людей к поэтическому высказыванию.

             Северо-западный региональный Союз писателей России, чьим печатным органом является газета «Русь», насчитывает около шестисот поэтов нашего города, области и северного направления. Лучших из своих собратьев они любят награждать медалью с изображением то ли Пушкина, то ли Есенина.  В своих произведениях эти поэты любят воспевать природу, берёзы, розы, метель, лебедей, родину и нежную любовь. Читая газету, понимаешь, какая она, глубинка России, какая она, глубинка простой, застрявшей в прошедшем времени души. Услышать, что воспевается на «Руси», можно в библиотеке Театрального музея.

            Если всенародно известных Е.Евтушенко и А.Вознесенского периодически можно увидеть и услышать благодаря московским СМИ, наши питерские старики Державины невидимы и неуловимы. Всё больше вырастает глыба Глеба Горбовского, но наш живой классик предпочитает уединённую, почти дачную жизнь.

            В недрах  раздробленных осколков бывшего единого Союза писателей проходит вялая жизнь небольших, мало кому известных поэтов. Чтобы стать членом союза писателей, надо издать за свой счёт книгу в этом союзе (от 300 до 1000 баксов), также поощряются  обильные и щедрые фуршеты (от 100 до 400 баксов) за счёт автора.   Есть поэты, чьё хобби- состязаться между собой количеством изданного. Выход к слушателям их пугает, этим зайчикам нравятся литературные междусобойчики.

            Есть  поэты из Барковского клуба, занимавшиеся эротическим диссидентством в годы перестройки, есть молодые «Дрэли куда попало», объединившиеся на том же оселке, но с более порнографическим уклоном. Есть рафинированные выходцы из студии Лейкина. Есть добрые, размягчающие поэты В.Кучерявкин, Д.Григорьев, А.Иконников-Галицкий, есть православный футурист Евгений Макаров, есть блестящий, но переставший писать стихи, Андрей Головин. Есть поэты-постмодернисты А.Драгомощенко, А.Скидан, Голынко-Вольфсон, они предпочитают писать статьи.

              Пение лирических соловьёв над постмодернистскими руинами иногда нарушается стуком  падения заснувших со стула. Иногда мило, иногда умно и тонко, особенно если сопровождается мощным теоретическим объяснением, чаще всего нестерпимо усыпляюще. Не очень понятно, о чём. Также редко можно понять,  зачем… Какой то затянувшийся загул Сомнамбулы, шуршание шагов тяжкого субъективизма, не желающего выходить за рамки своего «я».

             Можно констатировать  оживление интереса к рифмованному слову, жажду чего-то нового,  тупого и до безумия простого. Мне нравятся названия «Новые тупые» (С._Петербург) и «Осумасшедшевшие безумцы» (Москва). Новая поэзия непременно должна быть тупой и всенародно понятной, но не попсой. Безумной, но не заумно элитарной. В воздухе назревает формирование новой поэтики. Новая поэзия кажется старым мехам не поэзией вовсе. Группа «Русь» ищет Пуш-Есенина, поэтическая группировка вокруг журнала «Звезда» ищет Бродского, наверное. Все ищут  кость из мавзолея Пушкина, а, может, из мавзолея Бродского, при помощи которой можно было бы доказать, что «это не поэзия». Мол, «рифма хромает, ритм сбивается», или, напротив, «какие там ритм и рифма- так уже на Западе давно никто не пишет!»…  Однако сквозь труп того, что было некогда концентратом жизни, пытается прорасти что-то живое …

            Петербургские Шнуров и Хвостенко, известные своими сочными и всенародно любимыми текстами, всё же прославились более как певцы, а не поэты. Если бы не запели, то могли бы победить на слэме, но у них другая жизнь, другой формат. И фамилии у них какие-то маргинальные, концевые и несущностные… Шнура, кстати, ждали, он должен был быть в жюри. Так и не дождались.

            Вернёмся к Петербургскому слэму. Было по всякому за полтора месяца слэмовых сред в «Собаке». Самые живенькие из поэтов всех возрастов радостно бросились к микрофону. Всех выступавших можно было разделить на несколько категорий. Одни изо всех сил стремились нанести «сильный удар» зрителям, шокируя их ненормативной лексикой и склонностью к педерастии, в центре их стихов был одинокий член во всех ипостасях. Другие поэты вынесли на суд толпы свои как бы подъеденные домашней молью лирические дребездения неуловимо о чём. Половые стихи мужчин отпугивали, половые стихи женщин вызывали скуку. Третьи читали виртуозные поэтические построения, сделанные давным- давно, и, увы, потерявшие свежесть. Первые, шокинг-поэты, были, по крайней мере, в сегодняшнем дне.

             В финале соревновалось шесть поэтов- Арсен Мирзоев, Никита Миронов, Евгений Мякишев, Ирина Дудина, Юлия Беломлинская и Геннадий Григорьев. Основная борьба развернулась между Е.Мякишевым, Г.Григорьевым и И.Дудиной. Я победила от того, что больше всех была в сегодняшнем дне.. .

            В одну из слэмовых собачьих сред вклинилась презентация журнала «Го».  После небольшого перерыва скромный кирпичный подвал превратился в арену бурного застолья. Приглашённые авторы журнала смешались с только что отсостязавшимися поэтами. Тонкие рассуждения о тенденциях в современной литературе Сергея Зимоглядова и Александра Медведева были подмяты стихией разгулявшейся питерской богемы. Наташа Пивоварова из распавшегося «Колибри» заводила толпу своим декадентским пением, Фёдор Лавров в лохматой шубе в сопровождении «биллисбенд» довёл   пиитов, художников и арт-критиков до экстаза. Авторы текстов будущего номера «Го» Юля Беломлинская и Владимир Ярёменко-Толстой были на вечере вездесущи. Я уже не могла понять, кто подливает мне водку, а кто- красное вино- то ли Толстой справа, то ли Ярёменко слева. Во что вылилась презентация – не помню, моё сознание отключилось. Презентация в строгой «Собаке» была столь необычной, столь не местной по масштабу, шуму и многолюдности, что с тех пор у меня  многогранное название журнала вызывает ассоциации с горячим вскриками бешено танцующих- го!, го!, го!!!

            Я думаю, это было веяние времени, беспощадно ворвавшегося в музеифицированный арт-подвал. Что-то безумное, осумасшедсшевшее, новое, чуть тупое,  обильное, весёлое, музыкальное и живое. Как поэзия, которую жаждала получить в итоге пришедшая судить её публика.