ЛЮДМИЛА УЛИЦКАЯ

      -Людмила Евгеньевна, как вы сами считаете, в чём причина вашей популярности среди читателей не только контрастной, нищей России, но и сытого Запада?

      -О, это большая тайна... Не моя лично, а тайна книжного рынка. Теперь существует профессия – маркетология, которая исследует законы, по которым покупатель кидается покупать тот или иной продукт. Существует и другая профессия – она имеет много разных названий, но смысл ее: как впарить продукт. Эти умения жили в мире всегда, на каждом рынке были и зазывалы, и ловкие продавцы, умевшие всучить любой товар. В обществе потребления, которое все стоит именно на этих процессах, заниматься рекламой – не стыдно. А я терпеть не могу чувствовать себя объектом рекламы, причем с обоих сторон: и как жертва, и как объект.  Свой товар я не рекламировала. Те минимальные движения навстречу рынку, которые я делала – встречи с читателями, публичные выходы и прочее, - всегда исходят не от меня. Тиражи у меня в последние два годы действительно стали большими, но ни в какое сравнение не идут с теми тиражами, которые имеют книги Бориса Акунина, Александры Марининой, Дарьи Донцовой. Я думаю, тут сыграла свою роль и Букеровская премия, которую я получила пару лет тому назад за роман «Казус Кукоцкого». Но, несмотря на все вышесказанное, мне приятно думать, что причина моей популярности в том, что книги мои нравятся читателям. И сытым, и не очень сытым. Если говорить честно, я и сама страшно удивляюсь, почему такая повесть как «Сонечка» выходит сейчас в Японии пятым тиражом. Почему это японцам интересно, я не понимаю. Но радуюсь.

 

      -Вы описываете боль, болезни, пограничные ситуации в жизни человека. Кого вы считаете своими предшественниками в литературе? Достоевский, Мураками, Мисима,  Косински, Мамлеев  наверное повлияли на вас?

      -Кто-то говорил,  что о счастливой любви стихи не пишут... Литература только там и начинается, где есть страдание, боль, пограничная ситуация. Есть две главные темы – любовь и смерть. Все остальное – производные от них. Я никак не могу назвать своих предшественников по двум причинам: называть имена великих, - смешно и глупо, а называть имена рядовых пера и бумаги, - для этого я, боюсь, слишком абмициозна. Поэтому выстраивать ряды я оставляю критикам и всем, кому это интересно.   

 

      -А как вы думаете, зачем человеку дана боль? Боль- это от Бога или от дьявола?

      -А кошке? А собаке? А корове? Им то боль зачем дана? И кем - Богом иди дьяволом? Вот ваш вопрос и перестал существовать! Все живое страдает, это неотъемлемое качество живой материи. Только человеку приходит в голову этот вопрос: зачем дано страдание и кем? А болеющей собаке – не приходит. По крайней мере, она нам об этом не сообщает. Человек – мыслящее животное, к тому же и умеющее свои мысли излагать. Но ведь идея  Бога и Дьявола – порождение нашего сознания, созданного Творцом…  И наше сознание может поиграть и с этой темой: зачем нужно страдание? Я этого не исследую, меня здесь скорее другой поворот занимает: как научиться принимать страдание, как жить при условии страдания рядом с тобой, не обязательно с тобой лично происходящего. Человек может выйти из страдания очистившимся, приобретя новые качества, а может под тяжестью страданий превратиться в чудовище. Я не думаю, что есть общие формулы ответов на такие экзистенциальные вопросы. Ответ надо искать для данного человека, в данных обстоятельствах, и каждый раз заново, и ответ каждый раз может быть другим.

 

      -Действительно, слабый человек  от страданий  часто превращается в тирана и насильника... Кстати, ваши книги порождены силой воображения или вы, что называется, собираете материал из жизни? Не могли бы вы приподнять завесу над вашей писательской кухней?

 

      -Это происходит как-то по- иному. Сейчас я пишу книгу – на волосок от жизни. Это сборник рассказов, просто моих рассказов о людях и ситуациях. Иногда я даже спрашиваю: а можно я вашу историю напишу? И получив согласие, пишу. Но такую книгу я пишу первый раз в жизни. Обычно – какой-то импульс первый идет от жизни, а потом включается и воображение, и игра. Прототипом моего первого романа «Искренне ваш, Шурик» был мой близкий друг, которого я любила, ценила и ненавидела, но это не портретная ситуация. «Медея»-- это жутко долгая история моей жизни... Однажды я задумала написать документальную книгу, - и вот это у меня совсем не получилось: правда событий, непреложность происшедшего и невозможность перераспределять самой события оказались непреодолимым препятствием.

 

      -Вообще часто изумляет, как благополучные во всех отношениях дамы описывают серийные убийства, психологию преступников и хитрость следователей. Как связана ваша сегодняшняя личная жизнь и ваша литература?

      -Я не пишу о том, чего я не знаю. Я не могу написать книгу, которую написал писатель Сергей Каледин или писатель Олег Павлов: они писали о том, что почерпнули из своей жизни, из своего – между прочим! – личного страдания. Теоретически, мое университетское образование, во много перезабытое, оставило во мне навык работы с материалом: я знаю, как узнать то, что мне нужно. Но я никогда бы не стала писать роман о жизни рыбаков, даже прорыв множество материала об их жизни в интернете. Благополучные дамы, которые пишут детективы, играют в очень милую игру. Но я этого не умею.   

 

      -Женская и мужская проза - есть ли разница между ними, как вы ощущаете? Кто вас больше читает - мужчины или женщины?

      -Да, есть. Но разница между прозой хорошей и плохой гораздо большая. Что касается читательской аудитории: статистика такова, что во всем мире около 70% читателей – женщины. И у нас, и в Америке, и в Японии.

 

      -Как вы обычно проводите Новый Год?

      -По–разному. У меня нет какого-то заведенного фасона на этот счет. Много лет подряд, когда дети были маленькие, мы ездили на дачу к друзьям Оле и Мише. Теперь и дети выросли, и те друзья умерли, и каждый Новый год я их вспоминаю. И те новогодние праздники...

 

      -Есть ли рецепт от Улицкой, обращённый в Новый год к больным и страждущим?

            -Общего рецепта нет. И потом: нестрадающий не имеет права давать рецепты страждущим. Могу только пожелать найти сил, чтобы справляться со страданием.

 

            -В ваших описаниях пограничных ситуаций есть элемент отстранённости, игры приёма. Вы считаете себя писателем -постмодернистом?

            -Нет, я нисколько себя никем не считаю. И в том числе постмодернистом. Я пишу, как получается. Получается по-разному. Я не придерживаюсь никаких принципов, я только следую своей природе.

 

            -Что вы думаете о матери Терезе?

            -У святых иное назначение: о них не надо думать. Они присутствуют в мире, показывают ты высшую планку, на которой может стоять человек. Но матери Терезы я не видела, зато встречала в жизни людей неизвестных, ничем не примечательных, и тоже святых. Эти люди – великие дары Божьи для всех обыкновенных людей. А мы их не всегда замечаем, а иногда замечаем, и они кажутся странными, ненормальными, идиотами. Уверяю вас, что когда мать Тереза была подростком, все во дворе считали ее придурочной….

 

            -Ваши любимые персонажи в детстве- кто они? Доктор Айболит вам нравился?

            -Доктор Айболит- очень, а остальных я не помню. Я с раннего детства очень врачей почитала. Мама работала в институте Педиатрии, там были потрясающие врачи. Я помню одного старичка-академика в черной шелковой шапочке, - настоящий Айболит. Я вообще-то долго колебалась между профессией врача и биолога. А в детстве, я помню, на каком-то детском празднике я даже наряжалась Айболитом. Вышила «стебельком» красный крест на прадедовой черной ермолке. Это было неканонично со всех сторон, как я теперь понимаю.

 

            -А над чем вы любите смеяться? Что вызывает у вас смех?

            -Я не очень смешлива. Я скорее готова к улыбке.

 

            -А что вы думаете об успехе «Гарри Поттера»? 

            -Что я могу сказать про Гарри Поттера… Я прочитала половину первой книги и поняла, что вполне могу прожить без Гарри Поттера. В данном случае успех свидетельствует о том, что автор попал в пустую нишу, в самую сердцевину читательских ожиданий. Что же касается этого жанра, - мне гораздо больше понравилась книжка Александры Егорушкиной про Настоящую Принцессу. Я прочитала первые две книги из предполагающегося четырехтомника - «Настоящая Принцесса и Бродячий Мостик» и «Настоящая Принцесса и Летучий Корабль». Жду следующего тома, а также момента, когда смогу эти книги прочитать своему внуку.

 

            - На ваш взгляд, есть ли у русского народа силы для выживания и процветания?

            -Для выживания – есть. Для процветания – нет. Так мне кажется.

           

            -Кто герой нашего времени, на ваш взгляд? В литературе 20 века им чаще всего был извращённый интеллектуал, далеко зашедший в поисках свободы и борьбе с табу, противостоящий убогому обывателю, не преступающему рамки дозволенного. Каким вы видите героя нашего времени?

            - Мы живем в негероические времена. Наши герои – в телевизоре: певцы, актеры, люди большого успеха или больших денег. Подлинным героем нашего времени я вижу порядочного человека, профессионала, не гоняющегося ни за славой, ни за большими деньгами. Тому, кто устоял в гонке за клочком сена и идет в своем собственном направлении, в мире с самим собой, не соблазняясь дешевкой всякого рода «богатства».

Несколько дней тому назад умер один из героев моего поколения - Алексей Хвостенко. Он был героем иного рода, - всю жизнь пел, играл, рисовал, писал стихи и пьесы. А также пил и гулял - и ни в чем не фальшивил.Под конец жизни у него появилась даже слава, но он был бескорыстным художником, очень строгим к себе и снисходительным к окружающим. 

 

            -Как вы относитесь к диссидентам?

            -Вы имеете в виду инакомыслящих вообще или ту группу людей их породы «шестидесятников», которых традиционно называют диссидентами? Если вы имеете в виду инакомыслящих вообще, это соль земли. Инакомыслящие совершают открытия и в науке, и в искусстве. Они прокладывают новые пути – от Колубма и Васко да Гама до Лютера, Эйнштейна и Альфреда Шнитке. Если вы имеете в виду именно диссидентнов-шестидесятников, которых принято теперь ругать, поносить и упрекать во всех грехах, то я и сама принадлежу к этому поколению, хотя и к самой младшей его прослойке. Если уж надо их за что ругать, я предпочитаю это делать сама – отдавая им долг уважения и восхищения. У них были и ошибки, и заблуждения, но именно они вышли в 68-м году на площадь, когда советские войска вошли в Прагу, они единственные, кто был совестью поколения. А вот что с ними произошло потом, когда они вышли из тюрем и ссылок, это уже совсем другой сюжет, и об этом никто еще осознанно не написал.