Война хижинам, мир -дворцам.

Записала Ирина Дудина

 

 

-Галина Павловна! Вы так органично смотритесь в интерьерах этого чудесного особняка на берегу Невы. Насколько Петербург для вас – родина?

-Во всех смыслах это моя родина. Я родилась здесь, выросла в Кронштадте. У меня бабушка там жила, она меня с 6 месяцев воспитывала. Так что Петербург для меня- это и мои университеты, и  моё образование. Я же проучилась 7 классов, потом началась война, школу закрыли. Потом – отряды ПВО, потом в оперетту областную поступила в 1944 году. То, что я видела вокруг себя, то  меня и воспитывало. Консерваторий я не кончала.

-Факт совершенно фантастический! Это мешало или нет?

-У меня была природная постановка голоса. Первый учитель учил меня так, что у меня пропали верхние ноты. Я ничего не понимала тогда. Он пережал мне дыхание – у меня пропали верхние ноты.  Меня не надо было учить, надо было меня просто наблюдать. Я пела как птица. Потом я встретила Веру Михайловну Гарину, училась у неё 2 года и через 2 года и попала в Большой театр. Я шла по Невскому проспекту и увидела объявление на Доме актёра- о конкурсе в Большой. Приняла участие, и выиграла.

-Сейчас такое возможно?

-Наверное, можно.

-Вам попадались такие ученики?

-Нет. Мне на 100 процентов попадаются ученики, у которых уже столько недостатков, что надо их лишать этих недостатков.

-Наверное, виновата гора информации, которая на них падает, а они хватают всё подряд?

-Есть такое. Потом ещё виноваты плееры с наушниками. В самолёте летит будущий певец- и переключает с одного на другое, учит репертуар с  чужого голоса. Раньше это были живые муки творчества. Мы разучивали партию с концертмейстером, отрабатывали тонкие  нюансы. Я сейчас- как услышал, так  и поёт потом. Это сплошь и рядом- это очень плохо. Середнячок идёт потоком- во всём.

-Но ведь Россия традиционно  считалась кладовой хороших голосов! Это сохраняется или нет, каковы ваши наблюдения?.

-Голосов хороших много, только вот петь не умеют.

-Наверное, не хватает педагогов?

-Вообще здесь много чего не хватает. Прежде всего культуры. Очень низкий уровень культуры. Сейчас мы пожинаем плоды закрытого общества: когда всё было под запретом, ничего нельзя, никуда нельзя выехать по собственному желанию, только по какому то благоволению. А ведь человеку необходимы поездки. Не то, что он там по прихоти хочет жить, ему это надо для образования, ему нужны впечатления. Человек  должен знать мир. Он живёт в это время, он должен знать, что в это время происходит в  других странах.

-Наверное, там стать певцом было проще.

-Вовсе не надо думать,  что там всё так просто с подготовкой певцов. Везде трудности. Но там своё. Я там с 1974 года жила, но до сих пор я не понимаю, как там молодой певец начинает карьеру! Не понимаю. Чтобы получить театр, роль, надо иметь имя. А чтобы иметь имя- надо иметь  театр, иметь площадку, где вы откроете рот и запоёте, и вас услышат, заметят, куда-то пригласят. И вот они бегают, мечутся по менеджерам- а какого чёрта понимают в музыке менеджеры? У них же совсем другая работа- контракты  помочь заключить, работу найти. Это замкнутый круг. И в России всегда было легче начинать- всегда. В России у нас очень много театров. В те времена, когда  у них было мало театров, у нас их было много. Пусть плохих, но артисту было где выступать, где петь. Пусть с плохим оркестром, который фальшивит,- но было место, где его услышат. А сейчас, когда все кинулись врассыпную по миру счастья искать- я думаю разочарования будет очень много.

-Опыт эмиграции был тяжёлым?

-Галина Сергеевна Уланова написала как-то, что эмиграцию пережила, когда уехала из Ленинграда в Москву. Тогда для неё началась эмиграция. У меня что-то похожее. Для меня эмиграция началась, когда я отсюда уехала в Большой театр. Я пропела в нём 22 года, и никогда не чувствовала Москву своим городом. Я уехала из Москвы, и у меня было ощущение, что я давным-давно уехала из России. Я уехала с такой яростью в душе- так по свински с нами поступили, выставили из страны без копейки денег, всё осталось здесь- мы уехали с двумя детьми и с нулём в кармане. Но была тоска- тоска  по Ленинграду. А Москву я до сих пор не знаю. Хотя  я благодарна Москве. Если бы я – девица с 7 классами образования, какая бы талантливая бы не была, пришла бы в Мариинский- меня бы не пустили. Этот город величественный, который я обожаю, но он диктует свои условия. Он бы сказал: «Стоп, девочка. Повремени». А в Москву я приехала- и меня взяли! Я заполняла анкету,  я не помню, что там я в ней писала про своё образование- наверное, что то наврала.  Это была жуткая анкета- страниц 10. Там были вопросы даже про бабушек и дедушек- кто, как звали, кем были, владели ли собственностью до 1917 года и какой, даже был вопрос- где похоронены. Такой вот был Большой театр.

-Наверное из-за того, что это был выездной театр, когда вся страна жила за железным занавесом?

-Нет, Большой тогда выездным не был. Это был правительственный театр. Первый раз он выехал на гастроли в 64 году. А я в нём работала с 52. Я  уже вовсю выезжала за границу на гастроли, а Большой- это был правительственный театр, там всё было под охраной, там в оркестровой яме кэгэбэшники сидели. И в поездки их тоже обязательно брали.

-И всё же- что было самое трудное в жизни? Закрытое общество? КГБ? Эмиграция?          -Самое трудное- просто выжить в блокаду. Я осталась одна, и задача была –элементарно выжить, не умереть от голода. Эмиграция- это  всё была ерунда. Там хотелось быть победителем. А вот не победить, а просто выжить- это было намного труднее.

-Сейчас вы наверно много ездите по России. В каком самом отдалённом городе удалось побывать?

-В  Екатеринбурге. Там каждый год бывают ярмарки певцов. Съезжаются отовсюду  директора театров, оперные певцы. Они туда приезжают, когда хотят сменить  работу. Директора подписывают с ними контракты. Очень хорошее дело, а где ещё певцам себя показывать?

            -Сейчас придумываются новые формы для привлечения зрителей к оперному искусству. Типа проекта «Три тенора»…

-«Три тенора» - это не то, что придаст популярности опере. Эти три тенора не об опере думают, а о том, как денег побольше заработать. Несколько миллионов за один вечер- почему бы не взять. А дураки сидят и слушают. Опера – это не массовый жанр. Как можно от оперы требовать, чтобы туда народ валом валил? Иногда говорят- публика не идёт в музыкальные театры, залы пустуют, что делать? Это значит, что надо закрывать театры. Закрыть несколько- оставить один, и он будет наполняться. Почему государство должно содержать нерентабельные театры? Если публика  ходит-  то пусть существуют. Должна быть самоокупаемость. Должна быть свобода.

-И воспитание людей. Когда то у нас была уникальная страна- по радио постоянно передавали классическую музыку в исполнении лучших музыкантов и певцов, такого нигде наверное не было. А сейчас даже радио «Классика» сильно урезано и опрощено.

-Вы что, будете каждого воспитывать? Все знают, куда им  пойти- то ли в Мариинку, то ли в театр-эксперимент, где ставят эксперименты над собой и зрителями. Пусть каждый сам выбирает. Не надо только на шею государству садиться. Ведь артисты сразу зарплату хотят получать. А деньги на содержание театра не от Путина ведь идут, а от бабушки-старушки, у которой копейки от её пенсии отсчитываются. Этого не должно быть.

            -Но всё же наша опера- это лицо России.

-Да, это наша традиция. Хотя балет всегда больше представлял Россию, чем опера. Но опера имеет свой вес. Не могу сказать что все, но многие русские  оперные певцы представляют  лицо России.

-А вот сейчас, когда границы открыты, бывает ли такое, чтобы к нам  ездили иностранцы специально на премьеру оперы?

-Нет.

-Боятся?

-Не то, что боятся. Но остались запреты, сложности. Визу надо получать, для этого  время нужно какое-то, усилия. Это мешает. Я вот в Париже сижу, хочу оперу в Лондоне послушать- так мне только и нужно, что позвонить, билет заказать, да на такси до аэропорта доехать. Всё!

            -Но во всём остальном наверно оперные театры стали схожи?

-За границей нет оперных театров в нашем понимании. Театр -это просто здание, дом, стены, сцена. А всё остальное- по контракту. Накануне репетиции приглашённые продюсером актёры съезжаются из разных стран,  репетируют несколько дней.

-Так это же Вавилон! На каком языке они репетируют?

-Обычно на языке оригинала. Это конечно вопрос спорный, но я считаю, что опера должна идти на языке страны, где её показывают. Почему публика должна быть унижена, чувствовать себя ущербной от того, что не знает чужого языка? Что, на потолок ей прикажете  смотреть, что ли? Вы должны быть участником действа, а не на потолок смотреть, где сейчас часто пускают бегущей строкой перевод. У нас, в России, между прочим  это всегда было,- всегда оперу  пели на русском. А вы знаете, что в императорских театрах всегда пели только на русском? Царь велел, это Россия- великая страна. Было уважение к своему народу. Причём это было во времена, когда публика знала иностранные языки.

-Мне как то довелось побывать на гастрольном спектакле, там «Фигаро» по-эстонски пели.

-Пусть поют у себя  в Эстонии, им это необходимо. Но в каждой стране надо петь на языке оригинала. У меня В Академии ученики обязательно учат 3 языка- итальянский, немецкий, английский. Мир открыт,  языки надо знать. «Фауст»  они поют по- французски, Моцарта- на немецком. Но вот «Кармен»- я хочу поставить «Кармен» на русском языке.

-Тут самое главное- чтобы были хороший перевод. Нужны хорошие поэты.

-Главное- чтобы не ломалась вокальная линия. Во-первых переводы опер Чайковского и Мусоргского на иностранные языки были сделаны ещё при жизни композиторов. «Фауст», «Аида» переведены на русский, это уже давно сделано. В России, особенно в советской,  это было поставлено на  очень высокий уровень. У нас оперные  либретто Пастернак переводил, Ахматова переводила. Где ещё, в какой стране  гении занимались переводом? Только у нас- нашим поэтам что-то есть надо было, и они занимались. А на западе переводами занимаются какие-то подёнщики.

-А как вы относитесь к тому, что темой опер становится современная жизнь. Владимир Сорокин описал историю  любви к девушке-проститутке у Трёх Вокзалов в своём либретто оперы «Дети Розенталя».

-Пусть пишет, что хочет. Главное чтобы нашли, где это ставить. Пусть делают, что хотят, только пусть «Аиду» в камуфляже не ставят! Когда Аида с автоматом в руке поёт-то это просто бандитизм какой-то.

            -А что вы для себя поёте? Ну, по утрам, например?

-Я вообще не пою.  Как закончила петь в 82 году, так и не пою.

-Даже для себя?

-Даже для себя. Пою только  если ученикам надо что-то показать.  А для себя я никогда не пела- только для публики. Я в драме играю, в кино . Но профессию оперной актрисы, которую я очень высоко ценю, я никогда не унижу. Я ушла со сцены тогда, когда почувствовала внутреннюю усталость. Даже не в голосе дело. Просто я почувствовала, что это не приносит мне счастья.

-Зато наверно счастье приносят ученики из вашего Центра оперного пения?

-Конечно. Вся жизнь проходит там. Мы с Ростроповичем живём прямо над нашим Центром. Очень удобно, не надо никуда ехать, нужно только спуститься на этаж ниже. И начинаются хлопоты- постановка спектаклей, кто-то заболел, репетиции, реквизит- масса всяких проблем, и все надо решать. И так до 6 вечера. Потом я поднимаюсь наверх, и, чтобы придти в себя хоть как-то, включаю телевизор, смотрю новости.

-Кстати, у нас в Петербурге есть детская музыкальная школа, кураторами которой являетесь вы и Мстислав Ростропович.

-К сожалению, в этой школе бываю  редко. В Москве  у меня кроме Центра есть ещё одна школа- детская. Я больше 10 лет с ними связана.Они ставят только классику. Это так трогательно, когда  крохи  из первого класса поют Чайковского «Мой миленький дружок».

-В этой школе готовятся будущие оперные звёзды?

-Вовсе нет. Эта школа призвана дать импульс,  толчок, общее развитие. Её выпускники иногда идут в музыкальные  училища, но такой задачи, чтобы они непременно стали артистами, нет. Кстати, эта школа находится в районе Косино. Это спальный рабочий район, и в школу часто попадают трудные дети из неблагоприятных семей. Так они домой не хотят идти, стараются как можно дольше в школе пробыть. Идут репетировать. Это наша будущая публика, будущие ценители классики.

-А кто педагоги в этой школе?

-Там изумительные педагоги. А началось всё  так. В 90-м году мы вернулись в Россию.  Мне позвонили какие-то девочки-подростки: «Мы хотим дать ваше имя нашей школе». Тогда они существовали как кружок при доме культуры. Я им ответила: «Мне не жалко- возьмите». Через год они ко мне подходят после мастер-класса. «Вас ждут в вашей школе, которая носит ваше имя!»  Я удивилась. «Как так? Ну, поехали!». Оказывается, они обросли знакомствами, превратились из кружка  в общеобразовательную школу. Это небольшая школа- но у них и балет есть, и художники, и оперный кружок. Такие школы должны быть в каждом городе, в каждом районе,  и не одна. Это совершенно другие дети. Когда первый раз я приехала- они мне в небольшом зале показывали пьесу «Переполох на огороде», пьесу Екатерины Великой. Она же пьесы писала. Там морковка, репа, капуста общаются между собой, завёлся какой-то вредитель, который всех перессорил. Но добро побеждает зло. И вот, когда видишь 13- летнего подростка в костюме морковки, который не в подворотне стоит, курит, а Морковку изображает-  это же феноменально, это меня пленило. Они отрывки делают из опер- из «Травиаты», из «Пиковой дамы», из «Онегина»- у них всё своё –оркестр свой, декорации. Педагоги- чудо. Одна из девочек- Жанна- ещё в «Переполохе» она играла- теперь уже сама в этой же школе преподаёт вокал.

-Вы ещё ведь и благотворительностью занимаетесь.

-По мере сил.

-А нужно ли это?

-Да. Когда идёт гепатит, и умирают дети- то о чём ещё говорить. Надо спасать детей. Мы 2 миллионам детей сделали прививки против гепатита. Теперь сыворотку стали здесь делать- раньше её только за границей делали, покупали –возили сюда. Сейчас смотрим, где чем можем помочь. Мы связаны с Медицинской академией здесь, в Петербурге, покупаем оборудование для них.

-Вот после долгого отсутствия, попав в Петербург,  каким вы его нашли?

-Мы  16 лет не были в Питере. Чтобы то ни было, но если город начинает вывозить мусор, грязь из дворов, чистить свои помойки- то и это уже хорошо. А что ещё с городом можно делать? Чистить его надо, коммуналки расселять. Вот в это доме жило 39 семей, мы купили 39 квартир, чтобы расселить эти коммуналки. Нужно чистить особняки, дать им настоящую жизнь. Они не приспособлены под такие дела, чтобы в них столько людей жило в пеналах. Тут 100 с лишним человек жило.

-До этого у  вас был свой  дом в Финляндии?

-Был, в Лаперанте. Потому что мне было нужно петербургское небо. Я тосковала по воздуху петербургскому- сырому и холодному. Мне не нужен Петербург с его белыми майскими ночами, мне вот это нужно- ноябрьский ветер, тучи, Нева,  серое небо. Когда этот дом на Неве  появился- тот мы продали.

-Обычно оперные певцы боятся сырой холодной погоды, это же на горло влияет!

-На горло не влияет. Туберкулёзом я уже переболела в юности.

-Но вернёмся к этому замечательному дому. Как вам удалось его превратить в дворец?

 -Сначала я купила в этом доме квартиру на втором этаже, чтобы было где в Петербурге останавливаться. Я притащила сюда Ростроповича, он всё осмотрел, сказал: «Замечательно! Но тут длинный балкон, у  нас половина- а вторая у жителей коммуналки. Это неприятно как-то, будут по балкону ходить, в окна смотреть». И мы тогда выкупили вторую половину этажа.  Потом расселили коммуналки  нижнего этажа, так как к нам гости ходили, а там такое пьянство, такой бомжатник внизу! А потом и верхние этажи расселили. Этот дом был построен в 1780 году, у нас архивные данные есть. Мы его не перепланировали, просто все перегородки снесли. Это были самые настоящие  петербургские пеналы, каждая комната нарезана на узкие полосы. Пришлось  всё новое делать- потолки, полы. Всё было в плачевном состоянии. Ступени на лестнице были такие, как будто их зубами ихтиозавры грызли. А потом я вдруг увидела доску мемориальную рядом на Шпалерной.  Мусоргский тут жил! А ещё неподалёку- Шостакович учился в училище, вместе с сыном Троцкого и сыном Зиновьева.

-Место оказалось мистическое, правильное, связанное с музыкой! Но вот как вы относитесь к глобальным архитектурным переделкам Петербурга? К тому, что собираются строить 300-метровую башню напротив Смольного, на набережной.

-Это несчастье всего мира. Когда такой Петербург строят- я против. Надо дальше строить. Земли в России много. Не нами это строилось. Что  нам дали, то надо сохранять.

-Судя по картинам, которые так замечательно смотрятся на этих стенах, вы живопись собираете? А чьим вкусом вы пользуетесь в коллекционировании?

-Своим, во всём и  всегда. Никаких дизайнеров не признаю. Никогда никого не  приглашаю, все интерьеры- всё моё.  Всё, что собираю с Ростроповичем- всё русское. Русское искусство люблю. Вот на этой картине, видите- «Руслан и Людмила»,  мы в Дании дешево её купили. Сначала не поняли, что это, потом, смотрю- Варлаф, гусляры, слева список- постановка была в Михайловском театре в 1914 году. Я вот хочу  в музее справки навести о том, что за спектакль был тогда.  Это вот шарманка, подарок Ростроповичу от испанского короля.

-Вот недавно у вас был юбилей- 80 лет. Вам, наверное, сумасшедшие подарки дарили.

-Я их ещё даже  не разобрала. Что касается сумасшедших подарков- ни лошадь, ни верблюда  мне не надо.

-А по бутикам вы любите ходить?

-Люблю посещать антикварные магазины, но не те, где цены миллионные, а где всякое барахло, мелочи  всякие, там всегда  можно интересное что-нибудь найти. Еду мимо –остановлюсь. Люблю барахолку на  улице Портабелла в Лондоне. Это восторг- целая улица, где все торгуют разной всячиной. Не могу сказать, что нашла там что-нибудь особенное- но сам процесс увлекателен.

-У вас здесь получился настоящий дворец. Балы во дворце происходят?

-Нет. Сюда я приезжаю на несколько дней- работать. Архив разгрести надо, мы сюда  всё свезли и бросили, предстоит большая работа, чтобы всё разобрать. А так я приезжаю сюда- и чувствую, что это мой дом. В окно смотрю- всё моё. Аврора прямо на меня пушки развернула, целится. Всё моё.

-А какой круг общения у вас в Петербурге?

- Никакого общения. У меня столько дел здесь. Я должна приблизительно хоть всё это разобрать. Поэтому я здесь даже на улицу не выхожу. В Шереметьевском дворце будет моя выставка- портреты, костюмы мои забирают. В Эрмитажном театре мои ученики покажут «Иоланту» и  «Царскую невесту».

-А каковы ваши  впечатления от нашего ТВ? Какие передачи, фильмы смотрите?

-Новости смотрю. «Тихий Дон» тут посмотрела. Жалко. Жалко, что талантливый человек был поставлен в такие условия, что вынужден был согласиться взять на главные роли этих вот западных актёров, которые ничего не понимают- ни в России, ни в казачестве, ни в шолоховских героях. И он вынужден был это сделать- это исторический факт. У нас великолепные актёры- но кто их знает в Голливуде? А тут- ну какая это Аксинья? Ну что за взгляд у неё! Это же гимназистка, ей бант одеть и белый воротничок. А что за Григорий? У нас в глазах всё другое, взгляд другой. У нас в глазах понимание ситуации. А у них в глазах- полное непонимание ситуации.

 -Это правда, что вы недавно в фильме у Сокурова снялись?

- Да, я сыграла в его фильме   бабушку, которая едет в Чечню. Целый месяц съёмок был  в июле. Бабушка  едет к внуку в Чечню, он-  капитан, служит в Грозном.

-Тяжело было с Сокуровым работать?

-Нет. Его, как говорится, не слышно Он очень хорошо умеет это делать: не кричит, не суетится, но при этом  он везде. Чтобы за месяц снять фильм- какая организованность нужна, какой профессионализм! Фильм будет называться «Александра».