Томас Вецлова
НЕУСТОЙЧИВОЕ РАВНОВЕСИЕ
Томас Вецлова- известный литовский поэт. Дружил с Иосифом Бродским, был знаком с Анной Ахматовой. В 1976 году основал литовскую «Хельсинскую группу», эмигрировал, ныне- преподаватель славистики Йельского университета в США.
Приехал в Петербург с презентацией своей новой книги стихов «Негатив белизны» и чтобы получить премию «Балтийская звезда» - за развитие и укрепление гуманитарных связей в странах Балтийского региона.
-Томас, ваш отец был известный литовский поэт Антанас Венцлова...
-Он был левый, он был увлечён дадаизмом и футуризмом, поэзией Маяковского и Кручёных. Тогда, в 30-е годы в Литве, он был представителем оппозиции, а оппозиция блы двух видов- левые и католики. Потом, когда коммунисты пришли к власти, он стал советским писателем типа Федина и Тихонова, с которыми, кстати, дружил и был знаком. Недавно в Литве праздновали 100-летие со дня рождения моего отца. Между прочим, Антанас Венцлова перевёл на литовский «Евгения Онегина», это единственный перевод на литовский, довольно такой гладкий, с рифмами. Хотя, я считаю, что у него лучше получился перевод «Медного всадника» и «Бориса Годунова». Лёгкость и болтовня ему хуже давались. Ещё он переводил Фроста. А вообще я считаю, что 50 стихотворений из его творчества достойны того, чтобы их переиздавали, остальное не выдержало испытания временем.
-Расскажите о встречах с Анной Ахматовой…
-Я был юный, я только мог с почтением слушать её… Я лучше расскажу, как я стал переводить стихи Ахматовой на литовский. Однажды я шёл по Вильнюсу, бормотал себе под нос её стихи «Слаб голос мой, Но воля не слабеет…», и вдруг у меня стал складываться литовский перевод этих строк. И тут я забрёл в дворик, откуда открывался потрясающий вид на Вильнюс, на речку Вильню. 30 лет гулял по Вильнюсу, а дворика этого не знал. И тут я понял, что это была мне награда за то, что перевод удался… А сейчас в этом дворике мэр Вильнюса, миллионер, построил особняк, и сам там в одиночестве любуется красивыми видами на город, дворик под замком.
-Томас, вот у вас большой опыт эмиграции. Страдаете ли вы от ностальгии? Есть ли клочок земли на планете, который вы считаете своей родиной?
-Знаете, когда я думал об эмиграции, друзья меня предупреждали, что будет сильная ностальгия, на что я им нагло отвечал, что я так ностальгирую по Парижу, Венеции, Флоренции и Риму, что вряд ностальгия по Вильнюсу окажется сильнее. Но когда я уехал, то не могу сказать, что её не было. Как говорил Иосиф Бродский, ностальгия становится многослойной для тех, кто живёт в эмиграции. Ностальгировать начинаешь не только по оставленным Петербургу и Вильнюсу, но и по западным местам, где ты был, где что-то пережил. Но, слава богу, сейчас при нынешнем транспорте о ностальгии можно не говорить. Всегда можно сесть на самолёт, если очень надо, и оказаться в том месте, где ты хочешь. Правда в случае с Россией бывают проблемы с визой. Её всегда дают, но это хлопотно. Поэтому в России я бываю чуть реже, чем хотелось бы, но в Литве я бываю столько, сколько мне хочется, по крайней мере, два раза в год. Я чувствую себя там как дома, это как перейти из одной комнаты в другую комнату…
-Вот вы были диссидентом, борцом с коммунизмом. А не хочется ли вам сейчас бороться с капитализмом?
-Иногда даже хочется. Но уже не тот возраст, уже укатали сивку крутые горки. И потом другое ещё есть. Когда я боролся с коммунизмом, то возникали сакраментальные вопросы: «Если не я, то кто? Если не сейчас, то когда?». Порядочный человек поднимал эти вопросы. А если сейчас задаться вопросом: «Если не я, то кто?»,- ну так многие занимаются критикой капитализма и без тебя. О пороках коммунизма никто не говорил, потому что было слишком страшно. А сейчас свобода прессы. Но хотя, насколько я понимаю, свобода прессы в России имеет пределы, имеет большие пределы. И против этого явно надо противостоять. Но так как я не гражданин России, я могу сказать, что это неправильно, но я не могу с этим бороться. Это, в конечном счёте, дело самих русских. А моё дело- морально их поддержать.
- Вы учились у профессора Лотмана в Тартусском университете. Вы преподаёте то, чему учились у Лотмана, своим американским студентам?
-Я читаю курс , он называется «Введение в русскую семиотику».
-То есть Лотман жив!
-Да, вполне жив, им интересуются. Правда многие студенты больше его знают как историка культуры, а его теоретические труды менее известны. Я как раз читаю курс о его теориях.
-Вы как то сказали, что в Америке стихи пишут чудаки, и читают стихи чудаки. Что было поэзией для людей вашего круга в вашей молодости, и что такое поэзий сегодня? Разница чувствуется?
-Да, конечно. Чудаковатость во всём мире возросла. Во всём мире поэзия превращается в занятие для чудаков. В моё время хотелось быть вождём поколения, голосом поколения. Сегодня это совершенно не актуально. Можно быть иронистом, ироническим комментатором, каковыми мы, отчасти, были и продолжаем быть, но вот быть голосом поколения- это не та категория, которая сейчас может иметь место. Это немножко жаль, но я не за то, чтобы прошлое состояние вернулось.
- Какими тиражами издаются книги стихов в Литве?
-Для Литвы, в которой 3 миллиона жителей, раньше считался нормальным тираж в 10 тысяч экземпляров. Теперь очень хорошо, если тираж 1000 экземпляров. Как говорил один знакомый литературовед- количество почитателей поэзии не зависит от числа жителей, от тиража, ни от времени, ни от чего не зависит. У каждого поэта при жизни обычно 3752 почитателя его стихов. У Пушкина, у Лермонтова, у Маяковского при жизни было примерно столько. Я думаю, у меня тоже столько читателей наберётся…
-Вы читаете современных поэтов? Кто вам из них близок?
-Тут мне на ваш вопрос хочется вспомнить Бальмонта. Он в начале своего творческого пути был радикально настроен, призывал вешать, за это был выслан из России в эмиграцию. Потом, в 1913 году он вернулся в Петербург. Его на руках отнесли в «Бродячую собаку», а там выступали сначала Гумилёв и Ахматова, потом- Бурлюк и Кручёных, Маяковский. И вот тогда Бальмонт воскликнул: «Ну почему я, такой нежный и красивый, должен слушать это!». Так и я хочу воскликнуть: «Ну почему я, такой нежный и красивый, должен читать это!». Из современных поэтов я недавно познакомился с Тимуром Кибировым, его стихи меня вдохновили на то, что я сам, пользуясь его приёмом, написал стихотворение, состоящее из чередования строк Блока и Пастернака… А так мне близки мои современники, «ахматовские сироты», к поэзии Елены Шварц, Евгения Рейна я хорошо отношусь…
-А как вы относитесь к творчеству Евтушенко и Вознесенского?
-Наше поколение не принимало и не принимает этих поэтов. Я написал «с злобой и слюной бешеной собаки» статью о творчестве Вознесенского, и напечатал эту статью в очень популярном литературном американском журнале, чем, кажется, подпортил ему репутацию в Америке. Я его описал как поэта подхалима. О Евтушенко я написал менее злобную статью, недавно мы с ним даже пересеклись и поздоровались. После этих статей меня журналистка, продвигавшая в Америке Евтушенко, даже обвинила в антисемитизма, как человека, которому не понравилась поэма «Бабий яр».
-А к Ахмадулиной вы тоже плохо относитесь?
-К ней и её творчеству- хорошо.
-А с Довлатовым вы были знакомы?
-Я однажды с Довлатовым летел через океан на частном самолёте. В Европу пригласили на конференцию Иосифа Бродского и Довалтова, но Иосиф заболел, и позвали меня вместо него. Нас с Довлатовым вели долгими лабиринтами к частному самолёту супермиллионерши госпожи Гетти. Нас предупредили, что госпожа Гетти очень застенчива и боится интеллектуальных бесед. Чтобы разбавить атмосферу смущения, нам выдали две бутылки конька, и мы с Довлатовым их выпили. Во время полёта мы говорили с Довлатовым об Иосифе Бродском, какой он прекрасный, а госпожа Гетти убегала в кабинку к своему эксперту по живописи и покупке картин, но выходила оттуда растрёпанная и счастливая…
-Томас, а читали ли вы книгу «Анти-Ахматова», и каково у вас отношение к ней?
-Да, книгу читал, впечатление ужасное. Это сплошная деконструкция, хотя я узнал некоторые факты, которые были мне неизвестны. По поводу деконструкции один польский философ говорил: «Что бы вы ни говорили об этом, смысла в этом всё равно нет», и я с ним согласен.
-Томас, 4 года вашей жизни прошли в Ленинграде, какие места нашего города вам наиболее дороги?
-Это 5 углов, угол Гостиного и Публички, некоторые места на Петроградке. На Моховой была одна рюмочная, там много всего происходило, ведь Иосиф Бродский жил тут рядом, и мы там часто бывали.
-А с Невским проспектом у вас что-нибудь связано?
-Когда я ухаживал за своей нынешней женой, а было это много много лет назад, потому что знакомы мы с ней лет 40, она была абсолютной девочкой, а я – уже таким потрёпанным мужчиной, и она мне нравилась, я её всегда приглашал гулять по Невскому. Но она отказывалась, она говорила: «Как так с ходу идти гулять на Невский!». Конечно, она хотела быть очень хорошо одетой, чтобы поражать воображение окружающих. К тому же, может она не хотела афишировать то, что мы с ней вместе гуляем. Так что мне Невский запомнился как место, куда я приглашал возлюбленную, и куда она не всегда соглашалась пойти…
-Томас, каково ваше отношение к проблемам национальности, толерантности… Эта тема часто всплывает в осколках Советской империи, вы и сами, наверное, с этим сталкивались…
-Национальная проблема становится острой тогда, когда есть какие-то другие у этой проблемы корни, обычно экономические. Если большие массы чувствуют себя экономически неуверенно, то они очень часто сливают свою злобу на какие-то национальные группы. Отсюда появляется антисемитизм, хотя сейчас яркого антисемитизма в России не видно…
-В Петербурге сейчас обостряется проблема с выходцами из азиатских республик…
-Это есть и в Англии, и во Франции, но с этим там как-то научились жить.
- А в Америке?
-В этом смысле в Америке лучше всего. Есть и арабские, и мусульманские кварталы…Я в Америке обычно не голосую. Но на этот раз я буду голосовать за Барака Абаму. Не потому, что он мне так нравится, но потому, что если его изберут- это будет исторический момент, крайне важный для всего мира Я считаю, что отношение к чёрным и белым должно быть как отношение к блондинам и брюнетам. Совершенно не важно, брюнет вы или рыженький. Вы должны понимать, что цвет кожи, как цвет волос- не имеет никакого отношения к другим свойствам человека. И вот если Абаму изберут, то это будет означать, что этому Америка научилась. А если Америка этому научилась, то в смягчённом виде это относится и к другим межнациональным отношениям.
-Вот вы сейчас получили вместе с Раймондом Паулсом и Даниилом Граниным премию «Балтийская звезда»…
-Я очень рад этой премии. Мы, разные народы, находимся вокруг этакого «Средиземного моря», где всегда проходили какие-то потоки, информация, связи, столкновения .Это один из котлов, где вываривалась Европа. Петербург всегда в этом принимал участие. Европу без Петербурга я не представляю, а без Москвы представляю. Поэтому хорошо, что есть такая премия, которая подчёркивает эту общность нашей судьбы.
