Константин Звездочётов,
художник
Константин Звездочётов, один из основателей легендарной московской андеграундной группы «Мухомор», организатор АПТАРТА, основатель Клуба Авангардистов КЛАВА, совершивший все эти великие дела ещё до начала перестройки, с конца 80-х – активный участник всех самых престижных выставок и громких международных и российских проектов, включая Кассельской "Documenta IX" (Германия) и Венецианские Биеннале. Его весёлый художественный язык неповторим, хотя за ним не стоит ничего личного и индивидуального- одни бесконечные игры с изобразительными штампами и клише, регистрирующие наше коллективное бессознательное. Попросту он -одна из великих глыб отечественного постмодернизма. А постмодернисты ныне почивают на лаврах, обласканные, признанные, покупаемые, цитируемые и всеми возлюбленные. И пусть вокруг них, возможно, нарождается что-то новое, какие-то новые незнакомцы, выпучив глаза от недоедания и невостребованности, вырабатывают какие-то новые художественные идеологии и стратегии...
ИГРЫ В ЦИВИЛИЗАЦИИ КАРГО
Мастерская Константина Звездочётова, известного российского художника, автора весёлых больших картин, похожих на комиксы, находится не на какой-нибудь мансарде, поближе к звёздам, а в хорошем, сухом, весёлом московском подвале, недалеко от Чистых прудов.
-Ваш художественный язык ни с чьим другим не спутаешь. Вы давно его выработали?
- С 18 до 23 лет я не был художником, я был поэтом, как Артур Рембо. Потом меня назначили главным ответственным по живописи- таково было задание, хотя мне этого не хотелось. Я был членом группы «Мухомор», у нас был золотой диск, который был очень популярен не только в Москве. У меня были не только сборники, но даже переводы. «У тебя в аквариуме рыбки. Я не сплю все ночи напролёт. Не забыть мне ласковой улыбки, в золотых чешуйках алый рот!». Сейчас все устали от стёба, человек воспринимает всё за чистую монету. В нашем регионе две болезни- у нас работы художников воспринимаются либо в лоб, контекст не читается, или, когда нет контекста, глуповатая вещь, а в ней любят искать двойное дно. Как древнее искусство, которое зритель за века наградил глубокомыслием.
Если говорить о последних картинах, о их художественном языке - то это часть проекта «Карьера».
-Откровенное название.
-В 90-х годах, когда случился дефолт и кризис в Персидском заливе, у нас, картинщиков и инсталляционистов, как-то плохо пошли дела. И в этот момент возникла тенденция- устраивать перформансы.
-Кулик тогда превознёсся...
-Да, Олег Кулик, Толик Осмоловский... Я к тому времени занимался всем подряд – картинки рисовал, акции устраивал. Это был период детства, когда я делал перформансы, с 18 до 24 лет. Я решил, сколько можно- я уже не юнец. Я решил делать карьеру, решил её спланировать- она должна выглядеть так-то и так-то. Я решил поставить культурологический эксперимент. Надо выработать не слишком новаторский, но и не совсем консервативный метод, упорно работать, первые 5 лет, стиснув зубы, не ждать ничего от жизни. Эксперимент удался. Я выработал свой метод, пережил тяжёлые 5 лет. У меня сейчас хорошие продажи.
Что я был тогда? Меня называли живым классиком в середине 90-х, я участвовал в выставках, который во всём мире считается очень престижными, - в «Документе», в «Венецианском биеннале»...
-Но в 90-м это действительно для русских художников выглядело как сказка. Или вы отказываетесь от своих заслуг и всё списываете на повышенный интерес к постперестроечной России и русскому искусству, который тогда был?
-Да, это было. Но всё делается по блату. Я долго жил в Италии в то время, и я попал в Венецию как художник от Италии. Мой коллекционер и мой галерист были соседями эмиссара Венецианского биеннале, они посоветовали меня ему, мои работы понравились. Так и с «Документом» произошло. Всё во всем мире делается так. Когда мы начинаем восторженно говорить о каком то фестивале, всё делается по блату. Как при советской власти присуждалось звание «народный актёр», «заслуженный художник»- это такая же шелуха, чепуха и рутина. Если бы я этого не видел, я бы не говорил.
Я приехал в Россию- и никто не обращал на меня внимание, ничего не покупал.
У меня было много периодов взлётов и падения, периодов, когда я был в забвении, и периодов, когда меня все любили.
-Наверное, трудно после взлёта оказаться в забвении? Когда вроде лез-лез, влез на вершину, но оказывается, что это всё ерунда...
-Просто тогда начинаешь понимать механизм успеха. Начинаешь к успеху относиться очень спокойно. Понимаешь, что успех- это совсем не главное.
-А что главное?
-Главное- удовольствие, которое получаешь от того, что ты делаешь. Главное- не навредить, тем, что ты делаешь, и «во спасение души» - это тоже главное.
-А чем можно навредить?
-Художник много чем может навредить. Искусство -это ремесло, никакой демиурговщины. Но, тем не менее, я заметил, что какие то элементы магии есть. Я заметил, что люди, которые в своих картинах насмехаются над смертью,- они очень быстро умирают. Ну, нарисовал смерть, чёрный юмор- ха-ха-ха, но это всё серьёзные вещи. В советское время было написано много утопий, антиутопий и прочего. В результате всё это, что было написано в шутку, как интеллектуальная игра -почти всё постепенно сбывается. Или, скажем, мой друг Авдей Тер-Оганян рубил иконы. Мы должны дразнить богатых и утешать голодных, а не наоборот. А тут получается наоборот. Когда рубишь иконы- это удар ниже пояса и, даже с точки зрения искусства, довольно тривиальный жест в стиле модернизма 20 века. Весь модернизм был построен на кощунстве, начиная с дадаистов и футуристов, ничего особенного здесь нет.
-Американцы меня пугают своими кинострашилками о конце света, слишком реалистично и с размахом поставленными...
-У них пафос такой. Пафос пионеров первооткрывателей. Они как начали в своих фортах сражаться с индейцами, так и не могут остановится до сих пор, ни в политике, ни в искусстве. Они продолжают изображать героев, которые сражаются с дикими племенами. Это сказки их народа. Они не понимают, что должны быть сказки других народов. Когда они всех своих индейцев покорили, индейцами для них стал весь земной шар, и они теперь к своим ценностям пытаются приобщить весь земной шар, и везде пытаются строить свои форты и устраивать культурные резервации. Например, французская культурная резервация, где можно попить вина, поесть сыра и провести время с француженкой. Итальянская культурная резервация- где можно приобщиться к классическому искусству, а женщинам отведать латинского любовника, и т.д. Но всё это часть «Пакс Америка»- только и всего. Нас это раздражает, потому что это не наши сказки. Мы привыкли к другому пафосу в сказках. Нас привлекает технический прогресс, когда не надо работать. Доброта и безделие- вот что основное есть в наших сказках. Емеля, Конёк-горбунок, когда человек пребывает в безделии, чудесах и добродушном отношении к миру.
- Какие то наркоманы вырисовываются....
-Как художник Котельников говорит: «Главное- недеяние». Но главное- всё же не навредить, это точно.
- И кто покупает это невредное искусство? Новый класс имущих?
-«Класс людей»- нет, это громко сказано. Несколько имён- но очень хорошо, что это наши люди. Это не то, как когда-то, когда была ужасная фарца, все бегали за иностранцами, зазывали их...
-Наши русские сами разбогатели и сами пришли к жизни такой, чтобы захотеть покупать наше искусство... Принадлежность к имущим порождает искомые доброту и безделие!
-Этот процесс, когда появился российский капитал, привёл к тому, что богатые стали покупать не только устоявшиеся предметы роскоши, но и странные предметы роскоши- к которым относится современное искусство. У нас пока нет вторичного рынка искусства, он в зачатке. Но я уже знаю, что мои работы перепродаются. За те же 10 лет, что существует мой личный проект «Карьера», галеристы и их друзья создавали этот рынок. В нашей современной России деньги стали основой всего. Даже я говорю, что деньги -это кровь искусства
-Раньше вы так не говорили?
-Раньше я был нонмеркантилист и коллективист. Сейчас я меркантилист и сторонник крайнего индивидуализма. Могу объяснить, почему.
-То есть художники благославляют капитализм!
-Нет, просто мы живём в таких обстоятельствах. Капитализм – это чудовищная гадость конечно. Но мы живём в предлагаемых условиях, продолжаем жить и творить в них. Мой лозунг- «Больше двух не скопляться!». Когда куратор собирает под свой проект человек 40, получается что он куратор, творец, а мы статисты.
-Типа куры при кураторе.
-Хороший оборот. Куры в курятнике искусства. Я видел некоторые пригласительные- там имена 2-3 кураторов, далее написано: «...а также художники, фотографы, поэты и т.д.»- без фамилий. Поэтому я говорю об индивидуализме, это для уважения к нашей профессии необходимо. Во-вторых, почему меркантилист? Деньги дают независимость. При этом это не прост деньги, а деньги, заработанные с товарищем галеристом. Раньше я говорил: «Я работаю только с музеями». Сейчас я работаю только со своим галеристом. Он единственный человек, который в тебе заинтересован как в авторе. Он получает столько же, сколько и ты. Слава богу, мне не надо искать клиентуру. Галерист занимается моим благосостоянием. Он мой товарищ, у нас сходство во вкусах, во взглядах на искусство. Это как брак. Его надо подыскать. Мне очень повезло с моей галереей «XL».
-А с браком настоящим вам также повезло? Или это было не везение, а волеположение, как в проекте «Карьера»?
-«Карьера»- это был эксперимент, культорологическое моделирование, объектом стала моя жизнь. Из простого умения рисовать надо сделать карьеру. Я состоялся как личность, хотя не достиг заоблачных вершин. А с женой мне тоже повезло. Она-
-жена - кинорежиссёр документалист Ирина Колесниченко.
-Она снимает про вас фильмы?
-Она снимает фильмы про то, что думает. Ей надо реализовываться как-то. У нас довольно поздно появилась дочка Надя. Это шарахнуло по голове и жену и меня.
-Шарахнуло или поставило на ноги?
-С появлением ребёнка я понял окончательно, что искусство- это не главное. Я понял, что жизнь умнее, честнее. Наверное, это то, что понимает любой человек рано или поздно. Я вообще сторонник повторения банальных истин. За 20 век мы наговорили столько оригинальностей, что забыли о нормальном. С малых ногтей я попал в богему, что сопровождалось всяческими маргинальными увлечениями, но я всю жизнь стремился к нормальности. Когда нечего делать, человек любит наслаждаться своими пороками. К
старости эта нормальность и банальность- это самое радостное.
-Тема «нормы» похоже, остро осознаётся москвичами. Вот и В.Сорокин роман «Норма» написал.
-Тимур Новиков утверждал, что роман «Норма» состоялся под влиянием панка Свиньи. У нас тут в мастерской проходили вечера его, и Андрюша Панов ел свои экскременты и пил свою мочу. Но это не так – к тому времени «Норма» уже была написана. Володя Сорокин тогда очень боялся КГБ, отпечатал свой роман в одном экземпляре и давал его читать на 24 часа. Я тогда работал бутафором по тканям и читал. Тимур совершенно не прав, что это роман про дерьмо.
-Он про норму!
-И не про норму. Вот чем хорош Сорокин? Про дерьмо у нас много писателей писало, Арцыбашев такой писатель был, который про экскременты знал всё и утопился в сортире. На самом деле впервые у нас так ярко появился литературный текст как орнамент.
-Леонид Десятников считает, что «Норма»- это музыка.
-Нет, это орнамент, это декоративный текст, который стилизует порно роман, советский роман, общеевропейский психологический роман, то есть все эти стили он декоративно оформляет, а потом происходит метафизический сюрреалистисческий слом. Хотя, безусловно в этом есть любование, что ты можешь и так и сяк. Я не знаю, есть ли это в других литературах, когда происходит не непосредственное написание текста, когда слова означают именно то, что ты сказал, а когда текст становится скульптурным, становится объектом. У Кортасара был «Объект сборки», но это немножко другое. Гавно, порнография у Сорокина- это брызги шампанского. Достижение именно в орнаментальности. Последний раз я Сорокина читал 20 лет назад. Но я его хорошо знаю, он мой приятель, смею так назвать его. Сейчас я коплю книжки Акунина, чтобы читать их в старости. Я не буду читать «Норму», а, скорее, про Эраста, Эрастика, как его там, Фандорина.
-Один мой знакомый купил собрание сочинений Диккенса. Сказал, что будет его читать на пенсии.
-Кстати, об удовольствии от работы. Оно передаётся тому, у кого находится эта работа, сделанная с удовольствием. Это всё правда – про магию искусства, про энергию вещи. Но изучением этого я не занимаюсь. Я занимаюсь культурологической эквилибристикой. Я ставлю какие-то эксперименты, как алхимик, как эмпирик соединяю какие-то жидкости – смотрите что получается. Я типичный постмодернист, и ничего нового. То, что мы имеем- это компиляцию.
-О, да это вы Трахтенберга с гадкой бородкой нарисовали!
-Нет, это дядюшка Сэм. Это компиляция, цитата из журнала «Крокодил» 50-60 годов. Подозреваю, что Трахтенберг украл этот образ из «Крокодила». Никого из этих персонажей я не придумала, сам не нарисовал- я их скомпоновал «а ля Брейгель». Я собираю журналы по всей России, мне из Ростова их привозят. Столица всегда питается провинцией!
-Это заказ или внутренняя потребность?
-Одному какому то человеку понравилось, меня попросили повторить. Вот Сесенин, похожий на Есенина. Это увеличенная цитата из «Крокодила», там было такое изображение. Я из этого сделал натюрморт. Получилась странная новая картина.
-Ваши работы можно рассматривать часами... Похихикивая сначала от вашего остроумия и весёлости красок, а потом пытаясь что-то понять важное.
-Это очень важное слово: «рассматривать». Я считаю себя не живописцем, а картинщиком. 10 лет я занимаюсь тем, что доделываю картины. Не живописую, а просто делаю картины. Как в детстве. За что мы картинки любили? За то, что их можно рассматривать. Это как игра в куклы. Вот тут я столкнул Палех, Головина, будочника из «Ревизора», фэнтези и «Крокодил». Этим столкновением несоединимого я занимаюсь довольно долго и нудно. Вот «Кэмел», «виола». Девушка налепляется- получается «Виола в Египте».
-Вы используете Сорокинские приёмы.
-Мы люди одного поколения, одного котла, одного детства. Мы как бы играем, переставляем детали, что-то другое получается
-Кто чаще покупает ваши работы- тоже представители сорокинского поколения, или те, кто помоложе?
-Те кто помладше лет на 10. Они мобильны, им под 40, чуть помладше
-Вы развлекаете младшего брата...
-На самом деле я делаю то, что проще и доходчивей, никакой эзотерики. Хотя у меня масса закодированных вещей, которые я специально не расшифровываю. Это мои игрушки внутренние, я их кодирую, потому что мне приятно. Я человек играющий.
-В рекламу не тянет?
-Всё моё поколение ушло в рекламу. Я остался единственным. Есть ещё 2- 3 человека, которые остались зарабатывать деньги вот этим промыслом.
-Существует тонкая грань меду высоким искусством и рекламой...
-Высокое искусство- это лаборатория, а реклама -это завод. Какие то приёмы начинаются в лаборатории, а потом они тиражируются. В принципе это не я придумал, с 20 годов 20 века, с Энди Уорхолла, с поп-арта всё начиналось. Берётся машинарное, но делается оно руками. Ты производишь руками машинарное...
-Желание «утеплить» машину...
-Ну, не «утеплить»... Скорее- это цивилизация «Карго». На острове как-то потерпел аварию самолёт, на котором было написано «Карго»- «Перевозка». В нём было много консервов. И был там лётчик. Он подарил дикарям эти консервы и многому научил их. Потом он вызвал по рации товарищей и улетел. У дикарей тогда вот появилась религия «карго». Они сделали модель самолёта из корзин. Можно насмехаться над бедными островитянами, но в этом есть и своя прелесть. Вспоминается Энди Уорхолл. Делать вещи, которых рука не касалась- этим занимался 20 век. Плюс двойное сознание советского человека, бесконечная ирония над иронией и самоирония над самоиронией, любование кичем, кэмп и сеттера. Эта поколенческая связь с Сорокиным- хорошо что вы это заметили. Да, я делаю то же самое, только другими средствами. Все так работали. Пригов так делал. Он работает с архетипами и повторяет клише. У меня тоже работа с клише, с архетипами, с цитированием.
-А была ли потеря интереса ко всему этому?
-По большому счёту- нет. Это будет очень долго. Это как долго эклектика была между искусством 19 и искусством 20 века. Очень долго повторялся псевдорусский стиль. Пока не появится что-то радикально новое, это будет, ещё прокашляет пяток или десяток лет. Это мне надоело. Я надеюсь на каких-нибудь молоденьких, которые что-нибудь изобретут. Но меркантелизм! Подходят, говорят: «Как сделать карьеру?».
Я им говорю: «Очень просто- заведите идеалы». Когда мы начинали- был какой-то пафос. Пафос независимого существования от тоталитарной системы, некоторая борьба с царством безбожия, было это. И при этом мы были очень весёлыми, в этом было юродство. Серия юродивых при злобном царе-узурпаторе. Потом как -то всё рассыпалось, но 80-е годы были плодотворными...Особенно у вас, в Питере.
-У нас было больше музыки
-У нас были «Звуки Му», «ДК», - но они не задержались, не выдержали проверку временем. У нас была рок-лаборатория, место довольно заорганизованное- там стали выяснять, кто агент КГБ, кто не агент, и всё развалилось. А у вас был рок-клуб. Многие группы на протестной волне создались и рассыпались. Ираклий Андроников говорил что Питер это музыкально- драматический город, а Москва- литературно-драматический.
Моё поколение, которое занималось визуальным искусством, оно как то подкисло, особенно после смерти Тимура Новикова.
-У вас такая замечательная фамилия- Звездочётов. Или это псевдоним?
-Фамилия. Я специально даже занимался этим вопросом. Звездочётов впервые появился в Пскове в 15 веке. Был потом Звездочётов – актёр, национальный герой Белоруссии почему то, потом был Звездочётов- комендант Курил, в начале 18 века. Есть клоун Юрий Звездочётов- но он, кажется, уехал. Это настоящая русская фамилия.
-Вы, наверное, звёзды любите считать?
-А чего их считать, они уже все пересчитаны. Их количество известно.
-Не может быть!
-Небо- видимая часть космоса, видимых на небе звёзд в нашем полушарии около 5 тысяч, в южном 6 тысяч.
- Прямо иллюстрация к постмодернизму. Количество деталей ограничено, но с вариантами их связей можно играть бесконечно. Пока детали не поменяют.